КОРОЛЕВСКИЕ СЛУГИ И ЯКОВИТСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ 1603-1625

короля на английский престол. Что касается Хея, то Яков Стюарт также

рассматривал его в качестве связующего звена с министром и, видя стремление

своего слуги добиться признания у английской аристократии, всячески

способствовал ему в этом.[213]

Эстон и Хей, которые были королевскими советниками, играли довольно

заметную роль как во внутренней, так и во внешней политике, чего не скажешь

о Филиппе Герберте, который был одним из первых любимчиков Якова I,

известного своими необычными пристрастиями. Его главная заслуга была в том,

что он разбирался в собаках. К тому же, главным патроном и покровителем для

всех троих всегда оставался король.

Поэтому Госсекретарь был вынужден использовать прямой подкуп некоторых

камергеров (Леннокс, Эрскин) и камер-юнкеров (Джон Марри), чтобы заручиться

их поддержкой при решении тех или иных вопросов. Для этого Сесил первое

время закрывал глаза на чрезмерную королевскую расточительность в пользу

шотландцев, а защищая в парламенте право короля на благосклонность к своим

соотечественникам, демонстрировал им свою необходимость. Он стремился

привязать к себе как можно большее количество шотландцев, для чего

покровительствовал родственникам слуг Королевской Спальни.

В 1604 г. Дэвид Марри (Murrey), родственник камер-юнкера Спальни Джона

Марри, сам камергер Спальни принца Карла получил от Сесила пенсию 400 ф. в

год из импозиций на вино. При этом когда-то всесильный министр извинялся,

что это меньше, чем шотландец действительно заслужил, но в будущем "он

поддержит любое пожалование, которое вы попросите".[214]

В 1605 г. Сесилу удалось на время ограничить чрезмерное распределение

королевской щедрости и добиться от парламента субсидий в 1606 г., ради чего

Яков I несколько ограничил натурализацию шотландцев, но это не принесло

должного эффекта. Яков Стюарт шел на подобные ограничения ради скорейшего

достижения унии, но когда в 1607 г. стало ясно, что Сесил не способен

обеспечить положительное решение это проблемы, то контроль за

пожалованиями со стороны короля и Хоума был восстановлен.

Примерно в это же время Яков Стюарт и его окружение начинает активно

продвигать в политику Р. Карра как своего рода альтернативного способа

решения тех проблем, с которыми Сесил не смог справится собственными

силами.

В 1610 г. Спальня окончательно вышла из-под контроля Сесила, когда при

активном участии ее слуг был провален Великий Контракт – соглашение об

обмене определенных феодальных прав короны (опеки, реквизиций и др.) на

постоянные субсидии. Это была последняя попытка Сесила сохранить старую,

тюдоровскую, систему управления. Слуги шотландской Спальни и других

придворных служб были объективно заинтересованы в сохранении королевских

прав и прерогатив в качестве источников своих доходов. Среди слуг Спальни

идею Великого контракта поддерживали только англичане граф Монтгомери и Р.

Эстон, который был к тому же членом палаты общин. Среди высших слуг двора

за Контракт выступали союзники Сесила в Совете Лорд-камергер Суффолк и

Шталмейстер двора граф Вустер.

Сам Яков I в парламентской речи в 1610 г. в ответ на обвинение в

чрезвычайной расточительности рассматривал щедрость к шотландцам как

должное проявление собственного достоинства и как естественную

благодарность тем, рядом с кем он рос, воспитывался и сформировался как

правитель. Согласно королевской логике, без должной щедрости по отношению к

его ближайшим (старым) слугам невозможна какая-либо благосклонность к его

новым подданным.[215] Щедрость к шотландцам рассматривалась в духе

средневековой традиции королевской справедливости, иначе король мог

прослыть "неблагодарным". Таким образом, щедро награждая шотландцев, Яков I

в действительности подпитывал надежды его английских подданных. Чем не

средневековая схоластика?

Вместе с тем король уверял, что в настоящее время он более умерен и его

щедрость в равной мере распределяется на обе нации и если не будет

субсидий, то не будет и его щедрости к англичанам. Это уже больше походило

на шантаж. Новые подданные короля должны были снискать королевскую щедрость

своей сговорчивостью. Сесил разделял мнение Якова I о том, что заставить

короля отказаться от чрезмерной щедрости к шотландцам означает заставить

изменить его свою судьбу, ибо "он был рожден среди них".[216]

Парламент 1610 г. фактически вылился в противостояние английской

провинции и шотландской Спальни. В октябре французский посол сообщал, что

от критики больше всех страдают шотландцы[217]. Парламентарии считали, что

именно они "пожирают все". В ноябре депутат Хоскинс открыто заявил в нижней

палате, что они должны освободить Якова из того плена, в котором он

находится эти 7 лет, причем это проблема "не личная, а национальная", иначе

невозможно наполнить королевскую бочку, которая дала течь.[218]

Некоторые парламентарии осознавали, что причина королевской щедрости

именно к шотландцам кроется в особенностях организации Королевской Палаты.

Джон Хоулз обвинял шотландцев из Спальни в том, что они стоят подобно

горам между лучами света, исходящими от Его Величества и остальными

подданными и предлагал поделить штат Спальни поровну между нациями в обмен

на субсидии[219].

Яков I отреагировал несколько иначе. Он установил паритет не в Спальне, а

в Ближней палате, при этом сократив 14 англичан и всего 3 шотландцев.[220]

Этим король продемонстрировал, что он не намерен идти на уступки в вопросе

формирования собственного окружения, тем более допускать англичан. В 1614

г. Чарльз Корнуоллис за подобное предложение был отправлен в Тауэр.[221]

В том же 1610 г. Совет также пытался урезонить шотландцев, те в ответ

предприняли атаку на Сесила и его проект. У них было большое преимущество

перед всеми остальными политическими противниками – свободный и постоянный

доступ к королю. Томас Лейк обвинял Карра в том, что он ложно убедил короля

в стремлении палаты общин выслать шотландцев домой. Это стало поводом для

роспуска парламента.

Несмотря на жесткую критику, раздача пожалований в пользу шотландцев и

процесс их натурализации продолжались. В том же 1610 г. были натурализованы

Карр, Джон Марри, Д. Окмьюти, Левингстон – все из Королевской Спальни.

По мнению современников, а впоследствии и историков, главные причины

финансовых проблем короны в начале XVII в. заключались в королевской

экстравагантности, что было недалеко от истины (от 37.000 до 47.000 ф. в

первые годы было потрачено на украшения, 36.000 ф. – на обновление

гардероба)[222] и в щедрости к шотландцам и другим придворным.

Гранты земель и денежные пожалования привлекали особое внимание, но в

действительности они были не столь велики как казалось. В первые годы

большинство пожалований составляли разрешения на сбор долгов короне,

которые было очень трудно востребовать. В данном случае важна ценность и

престиж королевского пожалования самого по себе и общественное внимание к

этому факту, а также получение определенных властных полномочий.

В 1616 г. был составлен отчет о пожалованиях, выданных шотландцам.

Оказалось, что 133.100 ф. было пожаловано им в долгах короне, 88.000 ф. -

наличными, и 10.614 ф. - ежегодным пенсиями.[223] В финансовом смысле рост

расходов королевского хаусхолда был гораздо более ощутим, чем королевские

пожалования, но менее заметен современникам.

Сесил предпринимал неоднократные попытки бюрократическими методами, а

также действуя через Тайный совет, ограничить королевские расходы и

пожалования. В результате просители стали стремиться обоходить Сесила и его

помощников и обращаться либо лично к королю, либо к слугам Спальни. Попытки

провести административно-финансовые реформы хаусхолда с целью сократить

расходы на содержание двора как при Сесиле, так и после него также ни к

чему не привели.

Различие позиций проявилось и в выделении приоритетов парламентской

политики короны. Для Якова I и его окружения главной задачей являлось

достижение англо-шотландской унии, для Сесила и Совета – решение финансовых

проблем.

Как и в случае с государственными ведомствами, Яков Стюарт так и не смог

установить контроль над английским парламентом. Точнее, в первые годы

правления он не видел в этом необходимости, опираясь на свою шотландскую

практику. Яков I не использовал, а фактически самостоятельно отбросил те

средства, при помощи которых Елизавете удавалось контролировать парламент.

Выборы 1604 г. оказались самыми "свободными" за весь тюдоровско-

стюартовский период. Они были свободными от королевского надзора и от

попыток продвинуть "своих", придворных кандидатов. А те немногие из

королевских слуг, кто самостоятельно были избраны в палату общин, вскоре

получили пэрство и перешли в палату лордов (Стенхоп, Ноллис, Уоттон), к

тому же их вряд ли можно отнести к сторонникам нового двора. В 1612 г.

Джон Чемберлен сообщал, что король был недоволен о тем, что "ему плохо

служили в парламенте по причине малочисленности (в нем) советников и слуг

хаусхолда".[224] Американский историк Уилсон оценивал провал парламентского

контроля, как неудачу всей системы тюдоровского управления, которую

символизировал Сесил, в новых условиях[225]. Деятельность большинства

королевских слуг, выбранных в последующие парламенты, демонстрирует, что в

их поведении все же доминировали не корпоративные, а личные интересы.

Парламентарии стремились избавиться от присутствия в Плате королевских

слуг и советников, поскольку, по мнению отечественного исследователя К.

Кузнецова, "они (слуги) подкапывались под саму идею

представительства"[226]. В месте с тем, парламентарии не редко были не

прочь воспользоваться услугами королевских слуг для выполнения собственных

распоряжений. В то же время Яков I никогда не допускал ко двору лидеров

парламентской оппозиции, например, Джона Хоулза, о котором Бэкон писал

королю, что тот "хотел вслед за парламентом склонить на свою сторону и

двор".[227] Интересно, что некоторые активные парламентские оппозиционеры

являлись бывшими неудачными придворными.

Напротив, придворные высоко ценили депутатские места. На выборах они

демонстрировали свое преимущество перед другими кандидатами правом доступа

ко двору и возможностью добиться определенных льгот.

По мнению американского исследователя Н. Кадди, значительную роль в

направленности придворной политики Якова I играла именно проблема англо-

шотландской унии.[228] По замыслу Стюарта, двор должен был стать моделью

для заключения союза на основе паритетного представительства обоих наций.

Яков I активно использовал репрезентативные и художественные возможности

двора для пропаганды объединительных настроений и продвижения планов союза

в парламенте.

Придворные маскарады являлись не только средством пропаганды союза, но и

представляли собой серию попыток ответить на критику унии.[229] Например,

маскарад на свадьбу влиятельного шотландца Хея был выстроен как диалог

между англичанином-елизаветинцем и британцем-яковитом.

Новый двор стал своего рода политической сделкой, попыткой соединить

английскую и шотландскую придворные и властные традиции. Яков I стремился

вписать новый хаусхолд в английскую административную систему, но именно

двор и особенно Королевская Спальня стали камнем преткновения на этом пути

и поводом для резкой оппозиции объединительным планам.

Идея равного представительства во властных структурах встретила

сопротивление английской знати и бюрократии. Компромисс был найден в том,

что высшие государственные посты оставались за елизаветинцами, а Яков

сохранял шотландское окружение в Королевской Спальне, которое и составило

ядро нового двора.

В дальнейшем Яков I пытался демонстрировать паритет через парные

назначения в Спальню (напр., в июне 1603 г. – шотландец Джеймс Хей и

англичанин Филипп Герберт) или возведения в Орден Подвязки (напр., в апреле

1615 г.– шотландец Томас Эрскин и англичанин Уилиям Ноуллз, соперничество

которых в роскоши во время церемонии вызвало живой интерес у публики, и

символизировало сложившееся противостояние). Но это не принесло должного

результата. Англичане были по-прежнему недовольны ограничением доступа к

королю в пользу шотландцев из Спальни. При дворе периодически вспыхивали

конфликты между представителями наций, и ходили слухи о заговорах против

шотландцев[230].

С самого начала объединения дворов стали возникать споры и конфликты

между англичанами и шотландцами, нередко они вспыхивали, казалось бы, на

чисто "бытовой" почве. В июле 1603 г. Карлтон писал из Виндзора, где

остановился двор, о первых ссорах между английскими и шотландскими лордами

из-за расквартирования во дворце.[231] 8 июля Яков I был вынужден выпустить

прокламацию о примирении наций.[232] Дело было не только в борьбе за

преобладание в ближайшем окружении короля, но и в противостоянии двух

культур, двух стилей жизни.

Шотландские слуги Спальни очень резко реагировали на любые, даже самые

незначительные, выпады в свой адрес. В сентябре 1605 г. Джон Марри доложил

королю, что шотландцы Спальни осудили один пассаж в пьесе Estward Hoe и

требовали наказать ее автора. Подобные петиции были также направлены Сесилу

и Лорду-камергеру. Смысл пассажа заключался в том, что, по мнению одного из

героев пьесы, шотландцы, хотя и являются самыми лучшими друзьями англичан

во всем мире, но лучше всего держать их подальше от Англии.[233]

Особое возмущение шотландцев вызвала речь Кристофера Пиггота в

парламенте 1607 г. с обвинениями в их адрес. Один из королевских спальников

Джон Рамзи доложил об этом королю и потребовал арестовать оратора, что и

было сделано[234]. Бэкон выступил с ответом, утверждая, что шотландцев, за

исключением королевского окружения, было не столь и много при дворе.[235]

Но проблема была не в количестве, а в том, что они пользовались

непропорционально большим преимуществом в аккумулировании королевской

щедрости и реализации королевской воли.

Особое неприятие по отношению к шотландцам проявляли те, кто либо был

вынужден оставить свои должности в их пользу, либо те, кому они преградили

продвижение ко двору. Джон Хоулз, один из таких англичан, считал, что

именно с приходом "бедных и голодных шотландцев...начала угасать слава

английского двора". Из-за шотландцев, по мнению Хоулза, двор покинули

лучшие из джентри, "презирая их соседство", что привело к ослаблению той

связи между двором и графствами, которая существовала во времена

Елизаветы.[236]

Чрезмерная щедрость короля к шотландцам и их привилегии стали поводом

для провала унии в парламенте. Тот же Джон Хоулз, один из наиболее активных

ораторов парламента 1610 года, а ранее неудавшийся придворный, объявил

королевский двор "причиной всего". Он особенно нападал на шотландцев,

которые монополизировали Спальню и придворный патронаж. Хоулз предложил

разделить штат Спальни поровну между нациями.[237]

Сам Хоулз являлся примером представителя того поколения джентри и

горожан, которое было отторгнуто Яковом I в пользу сохранения положения

шотландцев. В рамках тюдоровской традиции они рассматривали государственную

и придворную службу как высшую форму гражданского призвания, в которой

совмещались личные выгоды и государственные интересы.[238] Апеллирование к

своему служебному опыту и достойному происхождению не помогло Хоулзу

закрепиться при новом дворе, и только деньги и земли, накопленные им во

время вынужденной отлучки, обеспечили ему титул.

Причина этого разрыва между “Двором” и “Страной” кроется не столько лично

в Якове I и его предпочтении своим соотечественникам, сколько в

специфической консервативности придворной машины, ограниченности ее

ресурсов, ее корпоративной замкнутости. Ограниченное предложение придворных

и государственных постов рождало ажиотажный спрос, где решающими факторами

в выборе из нескольких кандидатов являлись патрон-клиентные связи

подкрепленные соответствующими средствами. Включение нового шотландского

элемента еще более сократило предложение, а внутренняя замкнутость Спальни

скорректировала потоки, питающие фонтан королевской щедрости и исходящие от

него.

В этой связи выдвижение на первые роли в системе придворных патрон-

клиентных отношений Роберта Карра и его назначение на пост Лорда-камергера

двора (июль 1614 г.) может рассматриваться как негативное

персонифицированное решение проблемы унии: шотландский фаворит, формальный

и неформальный лидер Королевской Палаты был призван стать покровителем

англичан при дворе. Яков I сознательно подталкивал его к союзу с кланом

Говардов.

Как уже отмечалось, прибыв в Англию, Яков I был вынужден принять более

строгий порядок английского двора, но стремился наполнить его франко-

шотландским содержанием. Шотландский двор, построенный по французской

модели (совпадал порядок расположения комнат, их название, номенклатура

должностей), не был разделен на "внешний" и "внутренний" круги, в отличие

от более формализованного английского двора. Такая открытость шотландского

двора позволяла, с одной стороны, активно использовать королевских слуг в

государственных делах, а с другой, – открывала для знати возможность

относительно свободного доступа к королю.

Стюартовская Спальня соединила английскую и шотландскую практику. В

условиях непривычного для шотландцев политико-административного давления со

стороны тюдоровской аристократии, государственных сановников, парламента

только активное использование лично преданных королю слуг Спальни как

ближайших советников и агентов его воли позволило Якову I закрепить свой

контроль над проведением внутренней и внешней политики. Отсюда неизбежно

значительное влияние королевских фаворитов на характер стюартовской

политики.

Утвердившись подобным образом в английском дворе, Яков попытался

распространить влияние своего ближайшего окружения за пределы королевской

Спальни. В структуре шотландского двора контроль над слугами Королевской

Спальни и руководство над всеми остальными службами Палаты традиционно

находилось в руках одного человека, который одновременно являлся первым

слугой короля, главным должностным лицом двора и одним из высших чинов

всего государства. Тем самым он всецело воплощал в себе единство публичной

и приватной сфер жизни монарха, а также единство личных и общественно-

государственных функций его слуг.

Поэтому назначение в июле 1614 г. шотландского фаворита, камергера

Спальни Роберта Карра, Лордом-камергером нарушало принцип разделения между

"внутренними" и "внешними" палатами двора и ставило его в один ряд с

ведущими министрами государства. Формальный статус наполнялся реальным

содержанием.

Яков I заявил, что он передал этот пост Карру как самому близкому другу,

которого "он любит больше всех живущих" на земле. Яков I сознавал значение

должности и то, какую роль был призван играть его фаворит, когда писал о

том, что "все придворные милости и должности проходят через него как Лорда-

камергера".[239]

Кроме того, после смерти Р. Сесила Р. Карр фактически стал выполнять

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34