Последний приют поэта (о Лермонтове)

использовано правительством в желаемом для него смысле. Официально дуэли

были запрещены. Если бы исход дуэли не был смертелен, то за участие в ней

виновных можно было бы сурово наказать. Если бы Лермонтов не был убит, ему

за участие в дуэли грозило разжалование в рядовые. Вспомним трагическую

судьбу Бестужева-Марлинского или Полежаева. Дуэль, чем бы она ни кончилась,

была для врагов Лермонтова средством жестокой расправы над ним.

Среди некоторых лермонтоведов держалось убеждение, что неприглядную

роль в создании преддуэльной обстановки играл начальник штаба Траскин. Этой

версии придерживался в предыдущих изданиях и автор настоящей работы. Новые

архивные материалы категорически опровергают это. (В. Вацуро).

Что касается Кушинникова, то он осуществлял на Кавказских Минеральных

Водах «тайный надзор», который был введен здесь с 1834 г. Для этого

Кушинников и был командирован из Петербурга еще в апреле того года.

Кушинников, вероятно, уже через несколько минут знал о приезде

известного, но опального поэта. Тот самый «тайный надзор», который входил в

его обязанности, несомненно, был установлен за жилищем поэта. Это тем более

вероятно, что у Лермонтова бывали не только те молодые люди, ради которых и

был установлен специальный надзор, но и декабристы.

У Кушинникова была, конечно, своя агентура для непосредственного

наблюдения за «подозрительными» лицами.

IX

Двадцать восьмого июля, через две недели после гибели Лермонтова,

Столыпин покинул «Домик». На следующий день Чиляев пригласил священника,

того самого Эрастова, который отказался хоронить Лермонтова, и просил

«освятить» комнаты среднего флигеля. «Иначе в нем никто и жить не станет из

порядочных людей», – заявил Чиляев.

Эрастов в разговоре с Некрасовой подтвердил этот факт. «Хозяин дома

посылает за мной. «Пожалуйста, – говорит, – батюшка, освятите поскорей»...

Делать нечего, пошел освятить квартиру».

И стены, свидетели последних дней великого поэта, его дум, творчества,

шумных бесед с друзьями, споров с противниками, были окроплены «святой»

водой.

«Святая» вода, однако, не помогла: флигель в этом году больше не

удалось сдать. В следующем, 1842 г. Чиляев был болен и сдачей квартир не

занимался. С 1843 г. «Домик» опять сдается. В нем живут военные разных

чинов, его снимают помещики. И так год за годом...

В 1870 году Чиляев уверял Мартьянова, что «Все в «Домике» сохранено до

настоящего времени в том виде, как оно обреталось во время квартирования

Лермонтова».

Но ошибался Чиляев: – не сохранилось! В 50-х годах был снесен им самим

тот балкончик, на котором Михаил Юрьевич любил работать, а «иногда просто

слушать пение птичек в саду». Вместо двери на балкон сделано окно.

Камышовая крыша заменена деревянной. В 50-х годах в «Домике» помещалась

какая-то контора. Все это не могло не изменить ни внешнего, ни внутреннего

вида «Домика».

Может быть, кто-то из посетителей Кавказских Минеральных Вод и

вспоминал о судьбе поэта и о том домике, где он жил перед своей трагической

кончиной, но никаких свидетельств об этом до 1852 г. не сохранилось.

В 1852 году был в Пятигорске писатель В.П. Мельницкий. С большим

трудом разыскал он «Домик». В своих воспоминаниях он рассказывает, что

обратился как-то к пятигорскому жителю:

– Покажите, пожалуйста, мне дом, в котором жил Лермонтов.

– Дом, где жил Лермонтов? Да я и сам не знаю. Совестно сознаться, что

мы, пятигорцы, об этом мало заботились. И едва ли найдется здесь кто-

нибудь, знающий жилище поэта.

– Не может быть! Будем искать, расспрашивать. – Мельницкий и его

спутник пустились в расспросы и получали от всех один ответ: «Неизвестно».

«Домик» удалось найти, обратившись непосредственно к Лермонтову.

Мельницкий взял в руки «Героя нашего времени» и отправился на край города,

к подошве Машука. Ему удалось попасть к Чиляеву.

Увы! Комнаты, в которых жил поэт, были заняты какой-то конторой.

В.П. Мельницкий побывал в «Домике» через 11 лет после смерти поэта. И

это первое, ставшее известным посещение «Домика».

В 1853 г. в Пятигорске был художник Николай Евстафьевич Симаков.

Симаков встретил в Пятигорске одного доктора, «который, как он

рассказывал Симакову, был очень близок к поэту».

Доктор (фамилии его Симаков не назвал) много рассказывал о Лермонтове,

о его приездах на Кавказ, о последних месяцах жизни в Пятигорске.

Не все в рассказах неизвестного доктора оказалось верным, но тогда еще

не была опубликована биография Лермонтова, не было в распоряжении художника

вообще никаких материалов, подтверждавших тот или другой факт, сообщенный

доктором, поэтому все, что тот рассказывал, Симаков принимал на веру.

Доктор показал Симакову и тот дом, в котором жил в 1841 г. Лермонтов.

«Небольшой домик, крайний в городе, стоявший на углу верхней городской

площадки. Внутренность домика очень скромная: три небольших чисто

выбеленных комнаты, два окна на площадь с палисадником, обнесенным простой

деревянной решеткой».

Этот дом Симаков и зарисовал. Его рисунок и небольшая статья

«Несколько слов о М.Ю. Лермонтове» были помещены в петербургском журнале

«Орел» в 1859 г., в связи с 45-й годовщиной со дня рождения поэта. Но тут

произошла ошибка: доктор, назвавшийся близким Лермонтову человеком, не знал

дома, в котором поэт жил. Он указал Симакову тот дом, который именовался

«большим», «старым», где в летние месяцы 1841 г. жили Васильчиков и

Трубецкой. Вот почему художник зарисовал «старый» дом, а на флигель не

обратил особого внимания, сделав с него лишь беглый набросок. Биограф

Лермонтова П.А. Висковатов упрекал Симакова, что тот «не потрудился

хорошенько узнать, где жил поэт».

Можно ли винить художника за эту ошибку? А не следует ли поставить ему

в заслугу эту первую зарисовку «Домика»? К тому же Симаков первый подумал о

том, что «каждому просвещенному русскому дорог хотя один листок из жизни

любимого им писателя», и поспешил поделиться с читателями тем, что удалось

ему узнать.

В том же 1853 г. лечившемуся в Пятигорске писателю Евгению

Александровичу Вердеревскому извозчик показывал дом, «в котором жил поэт и

куда был привезен прах его после поединка». Об этом Вердеревский упомянул в

вышедшей в 1857 г. книжке «От Зауралья до Закавказья».

Одному из офицеров Новороссийского драгунского полка, побывавшему в

Пятигорске также в 1853 г., посчастливилось встретить старожила города,

показавшего ему «небольшой домик около самого Машука, в котором жил

Лермонтов несколько времени, где писал он свои последние, предсмертные

песни».

О впечатлении, произведенном на автора «Воспоминаний», напечатанных в

«Военном сборнике» за 1860 год, можно судить по его грустному замечанию:

«Ведь слава Лермонтова принадлежит России, его произведения принадлежат

теперь душе каждого, отчего же никто не думает, по крайней мере, о

приличном сохранении последних следов дома, в котором он жил».

Приведенные краткие замечания о «Домике» печатались в так называемых

толстых журналах, имевших небольшой тираж (особенно «Военный сборник») и

доступных сравнительно небольшому кругу читателей.

В газетах же, имевших широкое распространение, до середины 50-х годов

о «Домике» не упоминалось. Любопытно, что только после смерти Николая I

появились первые газетные строки, посвященные «Домику».

В казенной газете «Кавказ», издававшейся в Тифлисе при канцелярии

наместника Кавказа, в 1856 г. командир Кавказского второго линейного

батальона Н. Монаенко, свидетель похорон Лермонтова, писал:

«Недавно я посетил «Домик», где в последнее время жил и где умер

Лермонтов[19]. Эта квартира верна описанию Печорина. Она обращена к подошве

Машука.

Густые ветви акации и липы заслоняют ее от солнца. Все так мирно, так

хорошо в этих маленьких комнатах. Как будто еще чувствуешь в них

присутствие самого поэта, так рано похищенного смертью. Вот здесь, в этом

углу, стояла кровать, на которой после роковой дуэли лежал окровавленный

поэт.

Сердце сжимается болью при этом воспоминании. Быть может, здесь, в

этих самых комнатах, поэт обдумывал какое-нибудь произведение и

безвозвратно унес его с собою в могилу. Найдется ли биограф, который с

любовью взялся бы за перо, чтоб добросовестно познакомить нас с этой

личностью. Желательно знать, чем бы кончил свое поприще один из прекрасных

поэтов России, если б пуля, направленная на него из пустого самолюбия, не

лишила его жизни».

В июле 1862 г. в Пятигорске лечился композитор Милий Алексеевич

Балакирев. Мог ли Балакирев, страстно увлекавшийся Лермонтовым, не побывать

в «Домике»?

В письме отсюда к музыкальному критику В.В. Стасову он писал: «Дышу

Лермонтовым». Композитор не расставался с «Героем нашего времени» и с этой

книжкой, как с путеводителем, обходил Пятигорск, разыскивая квартиру «у

подножия Машука». Балакирев нашел усадьбу Чиляева, но, узнав, что «Домик»

занят квартирантами, не захотел войти. Он только посидел в садике.

В 1874 г., в связи с шестидесятилетием со дня рождения Лермонтова,

коллежский асессор Андрей Грачев написал в Управление Кавказских

Минеральных Вод письмо, в котором говорил, что «Домик Лермонтова», а также

другие лермонтовские места в Пятигорске должны быть увековечены. Это был,

кажется, первый голос общественности, напоминавший со страниц «Листка для

посетителей Кавказских Минеральных Вод» о ценности последнего жилища

Лермонтова.

Вспоминал ли кто-нибудь из местных жителей о жилище поэта? Или,

занятые своими делами и заботами, они забыли о нем? Да и понимали ли они

его значение? Могли ли представить, что настанет время, когда весь мир

будет знать скромный флигелек?

Первая фотография «Домика» была сделана в 1870 г. фотографом Ланге,

только что открывшим собственную фотографию на Кавминводах. Жалкий вид имел

«Домик» на этом снимке: обвалившаяся на наружных стенах штукатурка,

потрескавшиеся закрытые деревянные ставни, такая же деревянная с облезлой

краской дверь. Таким убогим и увековечил «Домик» художник Г. Кондратенко,

написавший позднее картину маслом по фотографии Ланге. С этой же фотографии

сделал акварельный рисунок А.А. Бильдерлинг, основатель Лермонтовского

музея при Николаевском кавалерийском училище.

Но в ближайшие затем годы флигель был приведен в порядок. Сын умершего

в 1873 г. Чиляева отремонтировал «Домик» и продолжал сдавать курортникам на

летние месяцы, так как потребность молодого курорта в жилье в эти годы

значительно увеличилась с проведением железных дорог в России и, особенно,

с постройкой в 1875 г. Владикавказской ветки Кавказские Минеральные Воды

стали доступнее. Теперь из Москвы можно было доехать по железной дороге до

станции Минеральные Воды за трое суток, вместо двух недель, как это

требовалось раньше, причем с большими удобствами.[20]

Съезд лечившихся в 1875 г. достиг 2245 человек. За последние годы

домов в Пятигорске было много настроено, но квартир летом все-таки не

хватало, и помещения в чиляевской усадьбе не пустовали.

На фотографии Г.И. Раева 1877 г. «Домик» уже не такой, как на снимке

1870 года: он побелен, покрашен и выглядит чистеньким, уютным.

В 1881 г., когда исполнилось 40 лет со дня гибели Лермонтова, в

Пятигорск приезжал профессор Дерптского университета Павел Александрович

Висковатов, собиравший материал для биографии Лермонтова. Висковатов

осматривал «Домик» вместе с Эмилией Александровной и Акимом Павловичем Шан-

Гирей в присутствии хозяина. Дом уже был изменен, мебели старой не было.

Показывал профессору «Домик» сын Чиляева – Николай Васильевич. Он мог

рассказать только то, что слышал от отца.

Э.А. Шан-Гирей подтвердила Висковатову, что мебель в «Домике» была

расположена именно так, как рассказал Мартьянову 11 лет назад В.И. Чиляев.

Хотя вряд ли она могла это знать, ведь она была в нем единственный раз,

когда Лермонтов лежал на смертном одре. Едва ли в тот день вещи стояли так,

как всегда.

Висковатов нарисовал план «Домика» с натуры и этот план совпадал с

мартьяновским.

X

В день сорокалетия гибели Лермонтова, 15 июля 1881 г., в Пятигорске

впервые состоялось чествование памяти поэта. Для этого был организован

специальный комитет.

Местное духовенство в лице Эрастова отказалось служить панихиду, но с

разрешения ставропольского архиерея ее все-таки отслужили в соборе.

Было народное гулянье. Музыка. Иллюминация. Фейерверки. Концерт. Речи,

стихи.

«День 15 июля останется навсегда светлым событием истекшего курса», –

писал в отчете за 1881 год арендатор Кавказских Минеральных Вод

А.М. Байков.

Но «Домика» не коснулась программа торжеств, выполненная, как гласит

отчет устроителей праздника, самым блестящим образом. Посетить его в этот

день никто не догадался.

Профессор В.С. Богословский в книге «Пятигорские и с ними смежные

воды» сообщал, что в 1881 г. на «Домике» была установлена доска с надписью:

«Здесь жил поэт М.Ю. Лермонтов, родившийся 2-го окт. 1814 г. и убитый на

дуэли в Пятигорске 15-го июля 1841 г.» Значит, по мнению автора, не забыли,

вспомнили. Увы! Забыли и не вспомнили. И не было в 1881 г. на «Домике»

такой доски.

11 марта 1884 г. была совершена купчая на продажу Николаем

Васильевичем Чиляевым полученной им в наследство усадьбы. Купил ее за 4

тысячи рублей житель Бердянска коллежский секретарь Вейштордт.

В этом же году исполнялось 70 лет со дня рождения Лермонтова. В связи

с такой знаменательной датой почему-то никто не догадался поднять вопрос о

покупке усадьбы городом или Управлением Кавказских Минеральных Вод. А

требовалась ничтожная сумма.

Вспомнил о «Домике» драматург А.Н. Островский. Он прислал в

Пятигорскую городскую управу мраморную доску с таким текстом:

Дом,

в котором жил

М. Ю. Лермонтов

1837-1841

Островский просил укрепить ее на том здании, которое служило последним

земным приютом великого поэта.

5 августа 1884 года доска была прибита на стене «Домика».

Специальная комиссия, созданная городским самоуправлением, разослала в

небольшом количестве приглашения на это торжество. Тем не менее, народу во

дворе собралось множество. В числе приглашенных были Э.А. Шан-Гирей и ее

дочь, Евгения Акимовна.

Несмотря на ошибку в датах пребывания Лермонтова в «Домике» (как

известно, поэт жил там в 1841 году два месяца), доска с этим текстом

сохранилась на «Домике» до его полной реставрации.

Новый владелец огородил усадьбу каменной стеной (до этого владения,

принадлежавшие когда-то Уманову, не были отгорожены одно от другого). Затем

принялся за перестройку флигеля.

Он снял с окон наружные ставни, переделал окна, пристроил пятую

комнату и продолжал ряд работ внутри флигеля. Этим изменениям никто не

препятствовал...

Профессор Богословский в своей книге отмечает далеко не гостеприимный

характер нового владельца Лермонтовской усадьбы. «Почитателям Лермонтова,

пожелавшим осмотреть квартиру поэта, приходится выслушивать грубые

замечания прислуги», – пишет он.

Профессор сожалеет, что город не оставил за собой в первоначальном

виде этот «вещественный памятник».

В путеводителях по Кавказским Минеральным Водам, издававшихся в 80-х

годах, неизменно, хотя и кратко, упоминалось о «Домике». Казалось бы,

теперь он хорошо известен, и найти его легко. Однако это было все же не

так.

В 1886 году писательница Е.С. Некрасова захотела побывать в «Домике».

На розыски его ей пришлось потратить почти целый день, так как никто из

жителей Пятигорска, так же как и в 1852 году Мельницкому, не мог указать,

где находится этот памятник русской культуры.

Где жил Лермонтов? – спросила Некрасова извозчика.

Вот этого уж не знаю. Да кто ж его знает? Мало ли тут жило таких

удальцов, что стрелялись? Много! Всех не упомнишь, где жили.

Но и другие жители города знали о квартире Лермонтова не больше

извозчика.

«К кому я ни обращалась, кого ни спрашивала – никто не мог дать

никаких сведений, – рассказывала Некрасова на страницах «Русской Старины».

– Каждый спокойно отвечал: «не знаю», как будто в этом «не знаю» не

заключалось ничего постыдного... Что делать? Неужели так и уехать отсюда,

не сумевши отыскать в этом крошечном, чуть не наперсточном городишке домик

Лермонтова? Я остановилась в раздумье. Мимо шел жандарм. Заранее

предугадывая равнодушное «не знаю», я все же остановила его неизменным

вопросом. Но... жандарм знал!»

Он подробно объяснил Некрасовой, как найти дом я пожалел, что «не

случилось дома нашего старого жандарма! Он еще при Лермонтове здесь жил. Он

бы сумел кое-что порассказать о нем».

Как знаменательно это для царской России!

А вот старика Чухнина оказалось легко найти. «Спроси только, где

Чухнин живет, и всякий укажет» – говорил Некрасовой любой встречный.

«C благодарностью и любовью, как на что-то близкое, дорогое, смотрела

я на этот домик, теперь затерянный и забытый», – грустно закончила свой

рассказ Некрасова о поисках «Домика».

В путеводителе 1887 года, изданном Управлением Кавказских Минеральных

Вод, написано, что на Нагорном бульваре (так раньше называлась

Лермонтовская улица) у Вейштордта сдается дом с двумя комнатами по 60 руб.

в месяц.

В путеводителе 1888 года в справочном отделе среди памятников

Пятигорска указан «Дом, в котором жил М.Ю. Лермонтов».

1889 год ознаменовался большим событием – открытием памятника

Лермонтову.

Вот как описывали газеты это торжество:

«В этот день Пятигорск принял праздничный вид. С утра народ в нарядных

костюмах стал собираться к собору и скверу, где сооружен памятник. Открытие

памятника состоялось по программе, заранее объявленной в Пятигорске для

общего сведения. По окончании в соборе заупокойной литургии и торжественной

панихиды все присутствовавшие в храме направились к памятнику. К процессии

присоединились прибывшие депутации от войск, учреждений и обществ с

венками».

«...Съезд к торжеству был очень велик: накануне было роздано свыше

1500 билетов в сквер, приехавшие позже уже не могли достать билеты. В числе

прибывших находилось несколько представителей литературы и корреспонденты

некоторых газет. На открытии памятника оказались и немногие современники

поэта».

«С раннего утра 16 августа Пятигорск изукрасился массою флагов и

различных транспарантов и других приспособлений, предназначавшихся для

вечерней иллюминации». Процессия к скверу двинулась в таком порядке:

«Впереди шла депутация от офицеров Тенгинского полка, затем от города

Пятигорска, далее от Пятигорского общественного собрания, от одесского

учебного округа, от редакции газеты «Северный Кавказ», от попечителя

кавказского учебного округа, от училищ Терской области, от осетинского

юношества и, в заключение, депутация от Управления Минеральных Вод несла

громадный венок, который как бы выпускал из себя все меньшие венки,

несенные впереди».

«Лишь только процессия вступила в сквер, как раздались звуки военного

оркестра»... «К часу дня все депутации и приглашенные лица собрались в

помещении общественного собрания, где был приготовлен завтрак на 178

человек. Небольшая зала собрания была весьма красиво убрана флагами и

щитами, на одном из которых виднелось следующее четверостишие:

Убит!.. к чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор

И жалкий лепет оправданья?

Судьбы свершился приговор!

В одной из них поставлен был бюст поэта, убранный живыми цветами и

растениями».

«Во время завтрака бальный казачий оркестр очень удачно исполнил

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16