Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке

не обошелся без участия вождя, но уже без народа. «…нравственная и духовная

элита, гонимая и рассеянная, постоянно предлагала обществу альтернативу.

Горбачев пошел навстречу этому естественному союзу правящей и духовной

элиты», - подчеркивает автор главную, с его точки зрения, причину

перестройки после перечисления экономических и социальных причин ее

возникновения[lxxxviii].

Для доказательства «тоталитарных» намерений И.В. Сталина автор идет на

фальсификацию его высказываний. Заявление «вмешиваться во все» в работе «О

задачах хозяйственников»[lxxxix] имело конкретное содержание: овладевать

производством, техникой, учиться, быть специалистами, но не требование

установить «тоталитаризм».

Теория борьбы между истинными и неистинными ценностями, старого и

нового как источник развития присутствовала и в сталинизме, и мы вполне

можем предположить, что концепция Ахиезера при смене формы сохраняет

сущностные черты методологии сталинизма. Настораживает невнятное объяснение

причин появления новых ценностей. Автор говорит о материальных факторах,

детерминирующих процесс, но не углубляет познание, оставаясь в рамках своей

парадигмы. Подобное «стыдливое» протаскивание материализма в рамках

идеализма, которому не хватило ресурсов для объяснения общественных

явлений, не раз критиковали классики марксизма у своих оппонентов.

Игнорирование Ахиезером материальных интересов большинства народа вновь и

вновь подводит его к априорному выводу о первичности идеальных факторов

развития исторического процесса.

На смену самостоятельным исследователям либерального толка в первой

половине 90-х годов пришли штатные идеологи и пропагандисты. Шарлатанство

доктора исторических и философских наук Д. А. Волкогонова на этом пути

стало притчей во языцех. Историки дали научную критику этой паранауки[xc].

Идеолог российского либерализма был не чужд «русской идеи»: «туманной и

аморфной, но великой и бессмертной»[xci], которая-де, возможно, бытовала

среди благородных народников-террористов. Волкогонов разрабатывал важнейшую

среди сторонников цивилизационного подхода тему личности в истории. Образ

«демона» Ленина, демиурга истории, повелителя пространства, времени,

безликих и безмозглых, если судить по контексту произведений Волкогонова,

«масс»; интернационалиста-космополита, антипатриота и русофоба, который,

понимаешь, поощрял евреев в противовес «расхлябанному русскому характеру»,

который для захвата власти настолько тайно пользовался «немецкими

деньгами», что для доказательства этой мысли приходится придавать иной

смысл опубликованным документам; человеконенавистника, который вверг народ

в пучину революций и хаоса гражданской войны[xcii], вошел в мифологию

российского общества 90-х годов ХХ века.

Вошел настолько прочно, что и в начале третьего тысячелетия Президент

РФ В.В. Путин сфальсифицировал идею основателя Советского государства при

помощи выдергивания его высказывания из контекста. «Русский человек –

плохой работник по сравнению с передовыми нациями, - писал В.И. Ленин в

1918 году. – Это не могло быть иначе при режиме царизма и живости остатков

крепостного права»[xciii]. Президент воспроизвел только четыре слова

первого предложения[xciv]. Затем признал негативное значение ограничений в

экономике «во времена царизма» без ссылки на Ленина. Представив лидера

большевиков абсолютным скептиком по отношению к возможностям русского

народа, г-н Путин выразил несогласие с им же сконструированной

псевдоленинской идеей[xcv].

Специфическая лексика, сам метод, распространенный в конце 40-х –

начале 50-х годов в советской пропаганде, как раз в период обучения г-на

Волкогонова в танковом училище[xcvi], выдают сталинистские, основанные на

субъективизме, корни его пропаганды[xcvii]. В новых условиях ее мотивы

оказались созвучны творениям западных историков о Ленине; Волкогонов

ориентируется на их работы[xcviii]. Но причины идеологической

переориентации имеют внутрироссийское происхождение.

Усилия пропагандистов по созданию имиджа «цивилизованной» страны за

счет инсинуаций по отношению к своему прошлому в середине 90-х годов не

оправдались: западные инвесторы предпочли вкладывать деньги в стабильную

экономику «коммунистического» Китая. Более того, отказавшись от своих

обещаний, либеральные государства начали расширение НАТО на восток.

Реформаторы почувствовали, что их обвели вокруг пальца. И бросились в

другую крайность. Восторженное отношение к Америке сменилось

антиамериканизмом. Главным стал внутриполитический вектор пропаганды.

Дискредитация вождя народной революции стимулировалась не только

антикоммунистическими взглядами российского руководства. Главная цель –

идеологически прикрыть ограниченную революцию «сверху» под руководством

новой номенклатуры и буржуазии, уничтожить мысль о возможности социальной

справедливости в период приватизации. «Цивилизационный подход» и его

производная – концепция «тоталитаризма», как нельзя лучше подходили для

таких целей.

Самыми рьяными распространителями концепции «тоталитаризма» были

«прикормленные» либеральными западными и российскими фондами историки,

социологи, литераторы, журналисты. Причина лживости прессы, деятелей науки

и культуры – «деньги», под которыми Д. Селдес, исследуя поведение

американских журналистов, подразумевал «все – от оплачиваемой рекламы до

общности интересов с богатством и властью»[xcix].

Свои варианты «сверхидей», которые-де и завели СССР в тупик,

предлагают и зарубежные советологи, в работах которых в концентрированном

виде представлены все приемы цивилизациологии. Боец пропагандистского

фронта периода холодной войны профессор М. Малиа (M. Malia) адаптировал

свой труд[c] при помощи бескорыстных российских культуртрегеров. С его

точки зрения, «глубинные истоки Советской системы, как и оправданность ее

существования, проистекают из моралистской идеи социализма как наиболее

полного воплощения равенства людей»[ci]. Автор явно путает даже ранний

марксизм с бабувизмом, левым доктринерством, сталинизмом, игнорирует

процесс развития марксистской мысли и практики после Октябрьской революции.

Подобная операция называется «подмена понятий», но г-на Малиа не интересует

классическая логика, если она не приводит к результату, совпадающему с его

ценностными установками. В вопросе о причинах, совсем не «моралистских»,

появления сотен миллионов, миллиардов людей, лишенных собственности и в

отчаянной попытке выжить требующих «равенства», г-н Малиа непоследователен.

Конечно, профессор из Беркли не отрицает наличие нищих людей в Европе в XIX

веке, в России начала ХХ века. Однако софистика делает свое дело, и факт

растворяется как малозначительная подробность в море оговорок, поэтических

сравнений, замечаний. В противном случае пришлось бы конкретно-исторически

объяснить, почему высказанные в «Манифесте коммунистической партии»

«пророчества казались столь привлекательными многим»[cii]. А так все ясно:

во всем виновата «извращенная логика утопии» Маркса. «Короче говоря, -

заявил Малиа, - такой вещи, как социализм, не существует, а Советский Союз

его построил…»[ciii]. Развал СССР воспринимается автором в

провиденциалистском духе: вот к чему приводит нежелание следовать

либеральным ценностям! История СССР преподносится как «эксперимент»,

предпринятый одинокими, но всемогущими творцами истории с ненормальными

ценностными ориентациями.

Все усилия профессора Малиа направлены на оправдание капитализма,

преуменьшение роли классовой борьбы в обществе, сокрытие факта, что при

определенных условиях частная собственность, рынок могут поставить миллионы

людей на грань жизни и смерти[civ]. Ключевым моментом является отношение к

Октябрьской революции. С точки зрения г-на Малиа, она была следствием

совокупности обстоятельств: слабости российского гражданского общества,

максимализма интеллигенции, которые «преломились в зеркале паневропейской

утопии социализма», и катаклизма в виде Первой мировой войны. Не будь

войны, уверенно прогнозирует профессор, Россия пошла бы по пути

«нормальных» государств, влилась бы в европейскую цивилизацию[cv].

Определенную роль играла-де и теория империализма Ленина: «она сделала

движущей силой революции скорее «внешний» фактор мировой войны, нежели

внутреннюю классовую борьбу»[cvi].

Концепция г-на Малиа сконструирована так, что позволяет не учитывать

многие факты. Например, свидетельства современников об обострении

классовой борьбы, фактическом начале новой революции летом 1914 года. Можно

не заострять внимание на провале царской («Столыпинской») аграрной реформы

и «пожарной эпидемии» – этой форме классовой борьбы крестьян против

сельской буржуазии. Из-под критики выводится предвоенная политика крупных

держав по переделу мира, колоний, которая сделала войну неизбежной. Теория

империализма Ленина дает конкретное объяснение причин агрессивности держав

и возникновения мировой войны из недр капитализма, но и ее можно объявить

плодом извращенной фантазии лидера большевиков. Наконец, можно запамятовать

об интервенции 14 государств против Советской республики, которые

старательно разрушали ее производительные силы, о поражении американского

корпуса от Красной Армии.

Капиталистические государства не дали новому строю развиться до такой

степени, чтобы он мог наглядно продемонстрировать свои преимущества.

Анализируя катастрофическое изменение политики в конце 20-х или 30-х годов,

западные историки старательно обходят факт систематического давления

западного мира на СССР. Чистого «эксперимента», как они любят выражаться,

не получилось. Для преодоления отставания страны и обеспечения

«однородности и внутреннего единства тыла и фронта на случай войны»[cvii] в

условиях систематического внешнеполитического прессинга Сталин и его группа

были готовы на любые меры – «либо нас сомнут»[cviii]. В этом смысле

сталинизм является феноменом не только российской истории, но результатом

развития всей системы международных отношений первой половины ХХ века,

характеризует действительные отношения капиталистического мира и

принадлежит ему. У. Черчилль, заявивший об армии Деникина: «Моя армия»;

развитие империализма; организаторы Мюнхенского сговора; японская агрессия

на Дальнем Востоке; Президент США Г. Трумэн и атомная бомба над Хиросимой –

все это представители политических сил и факторы, которые способствовали

формированию Сталина как государственного деятеля и сталинизма в той же

степени, что и российская отсталость.

Пропагандистские привычки – вторая натура, и г-н Малиа предлагает

своим российским коллегам «настойчиво подчеркивать» сегодня тот факт, что

Маркс требовал отмены частной собственности, прибыли, рынка, «и,

разумеется, денег»[cix]. Для широкого охвата реципиентов автор подменяет

понятие «личная собственность» «частной». Подобную демагогию разоблачал

еще Маркс в «Манифесте…»: «Но в вашем нынешнем обществе частная

собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует

именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых». Под частной

собственностью Маркс понимал капитал – средство эксплуатации наемного

труда, а не правые штанины либералов, на которые, в духе гипотезы

американского пропагандиста, покушаются «левые», чтобы «уравнять» его

имущество с отсутствующим своим. Автора не смущают даже прямые заявления

Ф.Энгельса в работе «Принципы коммунизма»[cx] (ноябрь 1847 г.), что частную

собственность уничтожить сразу невозможно, это длительный процесс

«постепенного преобразования нынешнего общества» после революции.

Стоит также учесть, что в современном мире, в котором президенты

великих держав протежируют интересы «своих» монополий в других странах,

крупные банки контролируют состояние не только своих экономик, мелкие и

средние фирмы зависят от крупных, США не допускают на свой рынок

сельскохозяйственные продукты из стран третьего мира, говорить о «свободном

рынке» можно с большими оговорками. Как и о «прибылях» среднего класса. По

свидетельству небезызвестного Макса Лернера, «Америка уже не столько страна

предпринимательских доходов и рабочих ставок, сколько страна твердых

окладов»[cxi]. «Крысиные бега» за овладение более крупным окладом наполняют

жизнь служащих корпораций из числа среднего класса острыми ощущениями.

Творчество г-на Малиа ярко демонстрируют политическую направленность

либеральной цивилизациологии. Для подобной парадигмы, утверждает А.Семенов,

характерна редукция различных периодов советской истории к «идеал-

типическому периоду «высокого тоталитаризма», многообразного советского

опыта к идеологемам коммунизма[cxii].

Субъективизм г-на Малиа мешает корректно интерпретировать и выгодные

для него факты. Например, причины Августовской революции 1991 года в

России. Ирония состоит в том, что, не имея методологических ресурсов, г-н

Малиа вынужден использовать марксистские понятия. «Таким образом,

Августовская антисоветская революция являла собой взрыв, а не прорыв, -

размышляет профессор. - И силой, пришедшей на смену коммунистическому

режиму, стало относительно неструктурированное «гражданское общество»,

состоящее из бывших диссидентов, идеологов-демократов и моральных лидеров.

Если воспользоваться здесь марксистской терминологией, то они представляли

собой надстройку без «базиса»: у них не было ни материальной власти, ни

собственности, ибо все это до последнего времени находилось под контролем

старой номенклатуры»[cxiii].

С господином Малиа не о чем спорить: у него нет элементарных сведений

о событиях конца 80-начала 90-х годов в России. Просто сообщим профессору,

что к концу правления М.С. Горбачева в стране уже возникла буржуазия,

фактически существовала частная собственность, функционировала товарно-

сырьевая биржа, государственные предприятия вышли из-под контроля

планирующих и управляющих органов. Десятки миллионов людей, руководствуясь

своими потребностями и интересами, не желали «жить по-старому», а «верхи»

не могли по-старому управлять. Требования оппозиции выражали возникшие в

противовес КПСС либеральные и иные партии, а также Съезд депутатов РСФСР,

Верховный Совет РСФСР, его председатель, а затем Президент РСФСР Б.Н.

Ельцин, российское правительство, объявившие о суверенитете России. «Старая

номенклатура» была расколота, занималась разделом государственной

собственности и не собиралась защищать падающую власть. Как и многие

военные, хлебнувшие горя в «горячих точках».

Короче говоря, речь идет о сложившихся социально-экономических,

политических, духовных предпосылках революции, общенациональном

революционном кризисе. Интеллигенция, студенты, рабочие были деятелями, как

и их предки в период Февральской и Октябрьской революций 1917 года, которые

осмысливали события в формах, предопределенных их бытием. Революция –

движение масс, во взаимодействии с которыми раскрыли свой потенциал

морально-политические лидеры. Производительные силы России разрушили старые

производственные отношения, государственный капитализм, проложили путь к

более совершенному капитализму, в котором развивается возлюбленная Малиа

частная собственность, формируется буржуазное правовое государство и

гражданское общество. Теория Маркса является ключом к объяснению этих

противоречивых процессов.

Вот почему г-н Малиа не может объективно посмотреть даже на

«буржуазный» Август 1991 года. Немедленно возникнет вопрос о действительных

предпосылках и причинах революций в 1917 году. О причинах других революций,

включая две американские. О реальном содержании капитализма в прошлом и

настоящем, о его будущем. В результате вся концепция профессора из Беркли

предстанет тем, чем и является – мыльным пузырем.

Одобряя программирование экономического развития, посмеиваясь над

ультралибералами, г-н Малиа заколачивает свой гвоздь в гроб капитализма

образца XIX – начала ХХ века, коммунистическим (потом грубокоммунистическим

- сталинистским) антитезисом на ужасы которого был «советизм». Онтогенез

деспотического коммунизма в ХХ веке был изоморфен филогенезу раннего

капитализма с его первоначальным накоплением, «работными домами»,

подавлением личности трудящегося человека. Он ужаснул обожателей

абстрактной либеральной идеи, и они не признали в сталинизме своего

единоутробного братика. Тем временем СССР совершил рывок в развитии

производительных и интеллектуальных сил народов, населявших страну.

Советский Союз сыграл и антибуржуазную роль: став конкурентом, он

способствовал продвижению капитализма и мира в целом по пути гуманизации.

Во второй половине 50-х годов началась растянувшаяся на 30 лет эволюция

мелкобуржуазного коммунизма, накопление предпосылок для скачка в новую фазу

капитализма в России.

Крах мелкобуржуазного коммунизма не означает преодоление коммунизма

как идейного течения и политической практики. Капитализм – конфликтный

строй, а потому разновидность коммунизма, соответствующая его новому этапу,

неизбежна.

Тем временем г-н Малиа в духе цивилизациологии уверяет нас в полной и

окончательной победе либерализма над всеми другими течениями общественной

мысли[cxiv]. Утверждает, что современные противоречия носят не классовый, а

только расовый, половой, сексуальный, экологический характер. Полагает, что

современное американское общество при всем его несовершенстве совершенно, а

Новый курс Рузвельта есть идеал для несовершенного мира[cxv]. Не понимает,

что для реформирования «всего мира» при его разнообразии и сложности

понадобятся качественно иные решения.

Все это напоминает мечты о мелкобуржуазном Dogville[cxvi], у жителей

которого либеральным демиургом оставлено добродушие, но вырезано стремление

эксплуатировать слабого и скотство. Героиня фильма во имя иллюзии о

прекрасных догвильцах, превративших ее в общинную рабыню и наложницу,

упорно оправдывает их убожество: иначе для чего жить? Ее мифологическое

сознание, сформированное папой-гангстером, олицетворением Большого Брата,

оказывается податливым на манипулирование. Расправа с Догвиллем в ответ на

«предательство» выглядит неосмысленным поступком, «очищением» мира от

неудачного местного варианта либеральной мечты. Режиссер европейский,

материал американский, дух сталинский. Что делать с мировым «Догвиллем»?

Творчество «партийного» пропагандиста Малиа, для которого что Ленин,

что Пол Пот – все едино[cxvii], само по себе представляет интересный объект

для исследования. Представляется, методологию подобного рода деятелей

хорошо охарактеризовал В. Днепров. «Субъективизм – это фальшивое важничанье

субъекта, а не его действительная важность, – заявил советский критик и

культуролог. – Он объявляет субъект последним основанием нравственности и

тем самым лишает ее действительного основания. Он перерезает нравственные

корни, прорастающие в структуру личности из глубины социально-классовых

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6