Сталинизм и цивилизационный подход в ХХ веке

сознание…»[lxviii].

Экономические и политические интересы правящего класса заводили его в

идейные тупики. Объективно именно философский идеализм стал основой

реальной политики номенклатуры.

На капиталистическом базисе (присвоение прибавочной стоимости

государством за счет эксплуатации наемного труда) возникло

раннекоммунистическое государство, которое в 30-50-е годы выступало

конкурентом западным государствам в период их кризиса, перехода от

капитализма свободной конкуренции к современному капитализму с

программированной экономикой, «государством благоденствия». Никто из

политиков того времени не мог однозначно предсказать итог соревнования.

Кризис породил на Западе огромное количество людей, которые сочувствовали

СССР. Конкуренция систем способствовала гуманизации капиталистического

общества и краху системы колониализма.

Вступление СССР в эпоху НТР, скачкообразный рост масштабов

производства, необходимость комплексной стимуляции высокосложного

производительного труда, рост специализации, необходимость новых форм

экономической интеграции, развитие новых социальных слоев, ХХ съезд,

повышение образовательного и культурного уровня граждан, фактическая

ликвидация монополии КПСС на информацию в совокупности с

внешнеполитическими изменениями готовили почву для демонтажа

административно-командной системы и краху идеологии сталинского периода.

Происходило быстрое обуржуазивание номенклатуры. В середине 50-х годов

этот процесс отразили в своих произведениях и речах прозорливые

представители художественной культуры[lxix]. К. Г. Паустовский, например,

заявил на собрании ССП, посвященном обсуждению книги В. Д. Дудинцева «Не

хлебом единым»: «Это новое племя хищников и собственников, не имеющих

ничего общего ни с революцией, ни с нашим строем, ни с социализмом. Это

циники и мракобесы… Это маклаки и душители талантов». В начале 60-х годов

бюрократия осознала свой корпоративный интерес. Ей было легче закупать

зерно и промтовары за границей, чем дать свободу производителю; жить,

торгуя минеральными ресурсами. В ее планы не входило развязывание

производственной инициативы людей за счет материальной заинтересованности,

развития новых форм собственности. В стране тотального дефицита потребности

удовлетворялись в том числе «теневой экономикой», где функционировала

частная собственность и товарно-денежные отношения. Развивалась мафия.

Закупки заграничных товаров лучше всяких «радиоголосов» подрывали доверие

народа к государству. В среде образованной публики формировались

либеральные и социалистические идеи, противостоящие официальной идеологии.

Впрочем, государственные чиновники предоставляли отдельным отраслям

или коллективам возможность «экспериментировать», совершенствовать

производственные отношения в рамках существующих, хорошо зарабатывать. Это

не решало проблемы экономики в целом, зато порождало социальные группы,

недовольные положением дел в стране и ограниченными возможностями для

роста.

Начался процесс осознания трудящимися чуждости им «родного государства

рабочих и крестьян». Критику народа вызывала форма основного противоречия

капитализма – привилегированное распределение и потребление номенклатуры

при общественном характере производства. Господство деспота сменилось

диктатурой групп бюрократии, в том числе национальных элит, которые

опирались на созданные в республиках за счет союзного бюджета

производительные силы. Развивался национализм, уже в 70-е годы зазвучали

голоса о необходимости выхода республик из состава СССР.

В результате советский строй, особенно в послевоенный период,

формировал все качества человека капиталистического общества: конкуренцию

вместо сотрудничества; индивидуализм и лжеколлективизм вместо

коллективизма; зависть и стяжательство вместо стремления приумножать

государственную собственность; авторитаризм вместо диалога; национализм и

шовинизм вместо интернационализма; гражданскую трусость и конформизм вместо

установки на социальное творчество. Патриотическое чувство уверовавших в

догмы пропаганды советских людей ежедневно подвергалось эрозии практикой

сталинизма, а затем и «развитого социализма». Нужен был только мировой

кризис в нефтяном бизнесе середины 80-х, чтобы скрытые за искусственно

созданным благополучием системные недостатки общества вышли наружу.

Первая серьезная попытка реформировать социально-политическое и

экономическое устройство СССР была предпринята М.С. Горбачевым. В так

называемом «развитом социализме» не оказалось социалистических сил,

способных повести общество за собой. Призывы Горбачева нравственного

характера: «начинать надо с себя…все делать по совести»[lxx], не приводили

к росту благосостояния народа. В политической и духовной сфере значительную

положительную роль сыграла политика гласности и демократизации, которая

способствовала преодолению практики, догм и мифов прошлого. Во внешней

политике советские руководители попытались добиться признания Запада за

счет проповеди «общечеловеческих ценностей» и односторонних уступок. Это

настраивало заокеанских консерваторов на мысль о победе в холодной войне и

раздачу ложных обещаний. Дефицит времени и просчеты во внутренней политике

добили страну. Бывшие лидеры «неосмысленного коммунизма» и сегодня не

понимают, что причина краха СССР – неэффективный механизм удовлетворения

даже первичных материальных потребностей 350 миллионов граждан, а повод –

ГКЧП во главе с не умеющими размышлять и планировать свои действия,

подвыпившими державными «патриотами»[lxxi].

Поворот к либерализму, закономерно созревшему в недрах общества,

совершился в 1989-1991 гг. Августовская революция 1991 года в новых

исторических условиях открыла еще один этап эмансипации россиян, которую

начал Александр II и продолжили революционные силы в период трех российских

революций начала ХХ века, демократические силы под руководством М.С.

Горбачева и Б.Н. Ельцина в конце века. После октябрьских событий 1993 года

власть перешла к представителям большого бизнеса и зависящим от них

чиновникам. Мечты о демократии, о власти народа, которые вдохновляли

романтически настроенных российских либералов, рухнули.

В первой половине 90-х годов либеральные реформаторы, не считаясь с

особой ролью государства в политике и экономике страны, торопливо

отказались от программирования государством многих экономических и

социальных отношений. Они развязали руки тем, кто, руководствуясь частной

выгодой, понял слова о свободном рынке и частной собственности вне

изменившегося с XIX века исторического контекста. Их консультировали

американские экономисты, а газетчики называли «финансовыми гениями». При

помощи целой системы мер либеральные чиновники ограничили заработную плату

ученых, учителей, врачей, библиотекарей в период приватизации и накопления

капитала. Результат – усугубление кризиса, «август-98», нищета подавляющей

части народа. Огромные затруднения испытывали честные предприниматели,

которые были вынуждены платить и налоги государству, и дань бандитам. В

начале третьего тысячелетия, во время смены элит в России, «гении»

оказались тем, чем были на самом деле: околовластным ворьем, которое

презирало даже написанные под него законы. Сейчас их разоблачают зарубежные

журналисты, а власть ищет по всему миру и сажает в тюрьмы. Но самые

выдающиеся воры еще не попали на скамью подсудимых: суды «цивилизованных

стран» не выдают страдальцев за либеральную идею. Обратим внимание на тот

факт, что интересы, мотивы и представления о средствах достижения целей

сформировались у этих людей в период советского общества. В результате мы

наблюдаем в России консервативный тип прогресса, по-прежнему основанный на

эксплуатации отчужденных от собственности и власти трудящихся. Его цена

непомерно велика, а исторические сроки ограничены.

Не было в СССР высокоразвитого и гуманного общества – социализма, была

созданная номенклатурой для эксплуатации трудящихся иллюзия о нем.

Философский идеализм и вульгарный материализм был основой сталинизма и

неосталинизма. Советское общество было одним из вариантов

капиталистического. Оно имело оригинальный базис в форме огосударствленной

экономики, номенклатуру, которая использовала раннекоммунистическое

государство для эксплуатации граждан. Свои возможности система исчерпала к

началу 80-х годов. В начале 90-х годов произошло «тиражирование» и

углубление главного производственного отношения советского общества –

эксплуатация человека государством дополнилась эксплуатацией человека

человеком. В совокупности с ликвидацией угрозы ядерной войны и интервенции

это привело к революции. Возникновение либерализма и переход к современному

типу капиталистического общества в России стали закономерным итогом

эволюции созданной в 30-е годы системы.

Таким образом, сталинизм – мелкобуржуазный коммунизм индустриального

времени, идеология раннекоммунистического государства, возникшего после

войн и революций во враждебном окружении в слаборазвитом капиталистическом

обществе с подавляющим преобладанием мелких собственников. В понятии

отражено важнейшее противоречие в деятельности лидеров советского

государства: стремление построить качественно новое социалистическое

(коммунистическое) общество с помощью государственной эксплуатации

отчужденных от власти и собственности трудящихся. Понятие отражает

социальную основу политической системы общества, режима, которым были

свойственны эксплуатация, использование насилия, воспроизводство

уравнительности, мифологизированного сознания, нежелание номенклатуры

считаться с интересами разных классов и страт, бюрократизация,

прожектерство, прочее. Эти свойства сталинизма отражены в понятиях:

«грубый, казарменный коммунизм», «уравнительный», «утопический»,

«деспотический», «бюрократический», «государственный социализм

(коммунизм)». В «снятом» виде они содержатся в предложенном

системообразующем понятии. Понятие показывает и направление развития: через

индустриальное советское общество к современному буржуазному.

Изменение отношений собственности в современной России привело к

идеологической переориентации чиновников и большого бизнеса.

Цивилизационный подход стал каналом, с помощью которого в общество вливали

грубые формы либерализма.

6. Цивилизационный подход в современной России

Руководители и идеологи советского и российского государства в конце

ХХ века использовали цивилизационный подход для изображения либерализации

духовной сферы перед лицом «цивилизованных стран», быстрейшего вхождения в

мировое сообщество. У них был мощный материальный стимул: западные

демократии обещали золотой дождь инвестиций. В первой половине 1991 года в

партийных журналах «Коммунист» и «История СССР»[lxxii] появились статьи

известного за рубежом специалиста по всеобщей истории профессора М.А Барга.

Барг выступил в рамках парадигмы «совершенствование социализма»,

предложенной М.С. Горбачевым. Ученый развил идею[lxxiii], осторожно

высказанную им в середине 80-х годов, о необходимости введения в советскую

историческую науку категории «цивилизация». В 1991 году категория должна

была способствовать преодолению сложившейся в период сталинизма

«историографической практики, опиравшейся на философскую методологию,

абсолютизировавшую противоположность материализма и идеализма»[lxxiv]. Под

«цивилизацией» он понимал стиль человеческой жизнедеятельности, который

рассматривается как «структурирующее начало проявлений человеческой

субъективности», как «мост между личностным, антропологическим, и

безличностным, социологическим, видением одних и тех же процессов». На

языке «объективно-историческом», по выражению профессора, цивилизация –

«способ, которым данное общество разрешает свои экзистенциальные

(материальные), социально-политические и духовно-этические проблемы»[lxxv].

Таким образом, М.А. Барг предпринял попытку вернуть в историческую

науку «деятельную личность», в духе марксизма преодолеть «созерцательность»

старого материализма и рассматривать «предмет, действительность,

чувственность» не просто как «объект», а как «человеческую чувственную

деятельность, практику», «субъективно»[lxxvi].

Барг не акцентировал внимание на политических корнях старой

методологии, деликатно пытался остаться в рамках «чистой» науки. Но в его

первой публикации содержится критика крайностей, порожденных

идеологическими причинами. «Каждая из «частных» историй начинает

претендовать на «всеобщность», «стержневое» место в историческом познании в

целом, - отмечал профессор. – Так, в рамках вульгарно-материалистического

понимания истории на эту роль, как известно, претендовали попеременно то

экономическая история, то история общественных классов и классовой борьбы.

На почве же историзма, эксплицитно или имплицитно отвергающего

материалистическую парадигму, на роль «архимедова рычага» в историческом

познании притязают ныне дисциплины, изучающие область общественного

сознания и менталитета. В последнем случае, как заметил профессор Сорбонны

Р. Бастид, не только духовная культура отрывается от социального контекста,

от общества как целостности, но и само общество оказывается всего лишь

элементом культуры, трактуемой как историческая тотальность»[lxxvii].

Крах перестройки привел к отбрасыванию попыток в духе Барга

материалистически осмыслить категорию «цивилизация». В историографической

практике возобладала критикуемая Бастидом идеалистическая парадигма.

Тенденция, которую можно было наблюдать по мере выхода томов сборника

«Цивилизации», основанного Баргом.

В момент Августовской революции 1991 года, крушения СССР и начала

реформ Е.Т. Гайдара, когда читающая публика на лету схватывала все, что

противостояло «коммунизму», была опубликована монография А.С. Ахиезера

(Ahieser) «Россия: критика исторического опыта»[lxxviii]. Автор монографии

попытался сварить амальгаму из идей А. Смита, В.С. Соловьева, Н. Бердяева.

Причина развития цивилизаций – смена нравственных парадигм, предложенная

автором, не была самой свежей в истории философской мысли. Россия предстала

«застрявшей» между традиционализмом и либерализмом цивилизацией, и этот

«раскол», как сущностная черта российской специфики, приводит власть к

«хромающим» решениям, грозящим дезинтегрировать общество в результате

«маятниковых» движений между полярностями. Автор призывает научиться

«рефлексировать», «делать свою историю», следовать «срединным» решениям и

идти по пути либерализма[lxxix]. Российский «тоталитаризм» Ахиезер

обнаружил уже в ХVIII веке.

Догматическое следование своей концепции приводит автора к

непоследовательности, заводит в тупики. Например, Ахиезер игнорирует

мотивацию крестьян к труду, их интересы во второй половине ХIХ века. С его

точки зрения, вина за нищету крестьян лежала на них самих, а главная

причина – «уровень сознания большинства крестьян», который не позволял

интенсифицировать производство, их иждивенческие настроения[lxxx]. Автор с

ходу отметает такие причины, как значительные выкупные платежи государству,

а полуфеодальные производственные отношения – отработочную систему, кабалу,

не учитывает. Мельком упоминая о повышении арендной платы – следствии этих

отношений, как одной из причин разорения, автор не вдается в сущность

процесса[lxxxi]. В другом месте, войдя, видимо, во вкус, следуя логике

материала, Ахиезер утверждает, что развитие крупных предприятий, реформы

С.Ю. Витте разоряли кустарей и крестьян, подавляли их инициативу, развитие

рынка, прогресс свободной личности, закрепляли «традиционную основу»

крестьянских ценностей[lxxxii]. Однако вывод о происхождении ценностных

отношений из сермяжного мира отношений материальных не был использован для

дальнейшего анализа.

«Очистив» при помощи софистических приемов ход истории от дурно

пахнущих материализмом интересов подавляющей части народа, Ахиезер смог

применить свою концепцию к Октябрьской революции. С его точки зрения,

аграрный вопрос в том виде, как его понимали большевики и левые эсеры –

национализация земли и передача ее крестьянам, не играл важной роли в

Октябрьской революции. Дело было всего лишь в крестьянском стремлении

утвердить «древние ценности», перенести «уравнительные идеалы на все

общество»[lxxxiii] в ответ на ухудшение своего положения, в чем были

виноваты, согласно авторской концепции, сами крестьяне. Получился

интересный рецидив средневекового представления, что все возвращается «на

круги своя».

Не имея возможности игнорировать многочисленные документы с

крестьянскими требованиями сделать землю «общим достоянием всех

трудящихся», автор использует их только для доказательства концепции о

расколе российской цивилизации и народа, в частности, на сторонников

социалистических и капиталистических ценностей[lxxxiv]. В этот момент

становится не совсем ясно, какие из этих ценностей «древние». И, наконец,

автор углубляет свою теорию до невероятной глубины: записывает Ленина в

сторонники «соборного идеала», который для решения «медиационной» задачи

готов использовать чужие, взаимоисключающие друг друга идеи[lxxxv]. Ахиезер

зашел в теоретический тупик, так и не сумев объяснить использование

большевистским правительством аграрной программы, составленной эсерами по

наказам крестьян.

Ленин никогда не исповедывал «соборности», не был наивным политиком,

который, согласно Ахиезеру, разделял заблуждение о возможности народа

«единым махом создать идеальное общество». Он был последовательным социал-

демократом, материалистом-диалектиком, а потому стал коммунистом. Для него

эсеровская программа была переходной формой от социализма крестьянского,

мелкобуржуазного, который был близок значительной части населения России

того времени, к современным формам социализма, которым еще предстояло

вызреть под руководством нового государства. В его выступлении на Втором

Всероссийском съезде Советов звучит оптимизм и уважение социалиста к

народному творчеству, с которым должна считаться власть[lxxxvi]. Большевики

вместе с левыми эсерами выполнили обещание, отдали землю крестьянам. Но

осуществить все ожидания народа объективно не могли: началась борьба с

интервентами и белогвардейцами.

На идеалистической основе построены и другие объяснения сути

последующих поворотов в истории государства. Например, переход к диктатуре

сталинской группы в 1929 году Ахиезер объясняет «разочарованием масс в

самих себе, в своей способности реально управлять обществом, что и создало

основу для инверсионного стремления примкнуть к внешней силе, к власти

партии, к силе и разуму вождя-тотема»[lxxxvii]. Переход к перестройке тоже

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6