Курс лекций и семинаров История России: 1861-1995 гг.

отменён по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру

ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей

человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и

всё, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты

нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего

блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве

нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали

себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы

перенимали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь.

Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по нашей стране, в

которой мы живём, прежде устремились на Запад, нам едва ли была бы

отведена страница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от

Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы. Некогда великий человек

захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию,

он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до

просвещения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к

своему славному предназначению, провёл нас победоносно с одного конца

Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через

просвещённые страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления,

плодом которых было громадное несчастье, отбросившее нас на полвека

назад. В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу.

Повинуясь нашей злобной судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко

презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который

должен был лечь в основу нашего воспитания. Волею одного честолюбца эта

семья народов только что была отторгнута от всемирного братства, и мы

восприняли, следовательно, идею, искажённую человеческой страстью. В

Европе всё одушевлял тогда животный принцип единства. ... Непричастные

этому чудовищному началу, мы сделались жертвою завоевания. Когда же мы

свергли чужеземное иго и только наша оторванность от общей семьи мешала

нам воспользоваться идеями, возникшими за это время у наших западных

братьев,— мы подпали ешё более жестокому рабству, освящённому

притом фактом нашего освобождения.

Итак, ни отыскивать связь времён, ни вечно работать над фактическим

материалом - ни к чему не ведёт. Надо стремиться к тому, чтобы уяснить

нравственный смысл великих исторических эпох; надо стараться точно

определить черты каждого века по законам практического разума. ...

Исторический материал почти весь исчерпан, что народы рассказали почти

все свои предания и что если отдалённые эпохи ещё могут быть когда-

нибудь лучше освещены (но во всяком случае не той критикой, которая умеет

только рыться в древнем прахе народов, а какими-нибудь чисто логическими

приёмами), то - что касается фактов в собственном смысле слова - они уже

все извлечены; наконец, что истории в наше время больше нечего делать,

как размышлять.

Раз мы признаём это, история естественно должна войти в общую систему

философии и сделаться её составной частью.

Мы слишком долго привыкли видеть в мире только отдельные государства;

вот почему огромное превосходство нового общества над древним ешё не

оценено надлежащим образом. Упускали из виду, что в течение целого ряда

веков это общество составляло настоящую федеральную систему,которая была

расторгнута только реформацией; что до этого прискорбного события народы

Европы смотрели на себя не иначе, как на части единого социального тела,

разделённого в географическом отношении на несколько государств, но в

духовном отношении составляющего одно целое... История средних веков - в

буквальном смысле слова - история одного народа - народа христианского.

Главное содержание её составляет развитие нравственной идеи... Вольтер

справедливо замечает, что только у христиан мнения бывали причиною войн.

Нельзя, впрочем, и сомневаться в том, что нас никогда не постигнет

ни китайский застой, ни греческий упадок; ещё менее можно себе

представить полное уничтожение нашей цивилизации. Чтобы убедиться в

этом, достаточно бросить взгляд кругом. Весь мир должен был бы

перевернуться, новый переворот, подобный тому, который придал ему его

теперешнюю форму, должен был произойти, для того чтобы современная

цивилизация погибла. Без вторичного всемирного потопа невозможно

вообразить себе полную гибель нашего просвещения. Пусть даже , например,

погрузится в море целое полушарие, - того, что уцелеет от нашей

цивилизации на другом полушарии, будет достаточно, чтобы возродить

человеческий дух.

Прекрасная вещь - любовь к отечеству, но есть ещё нечто более

прекрасное - это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев,

любовь к истине создаёт мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к

родине разделяет народы, питает национальную независимость и подчас

одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания,

создаёт духовные наслаждения, приближает людей к Божеству. Не через

родину, а через истину ведёт путь на небо. Правда, мы, русские, всегда

мало интересовались тем, что - истина, а что - ложь, поэтому нельзя

сердиться на общество, если несколько язвительная филипика против его

немощей задела его за живое. И потому, смею уверить, во мне нет ни тени

злобы против этой милой публики, которая так долго и так коварно ласкала

меня; я хладнокровно, без всякого раздражения, стараюсь отдать себе отчёт

в моём странном положении.

Я никогда не добивался народных рукоплесканий, не искал милостей

толпы; я всегда думал, что род человеческий должен следовать только

за своими естественными вождями...

Посмотрите от начала до конца наши летописи - вы найдёте в них на

каждой странице глубокое воздействие власти, непрестанное влияние

почвы и почти никогда не встретите проявлений общественной воли.

П.Я.Чаадаев. Философические письма. -В кн.: Россия глазами русского.-

СПб.: 1991.С.22-25, 27-30, 93, 107, 140, 153.

П.Я. Чаадаев. Отрывки и афоризмы. 1840-1850 гг.

К тому же в русском народе есть что-то неотвратимо неподвижное,

безнадёжно не нарушаемое, а именно - его полное равнодушие к природе

той власти, которая им управляет. Ни один народ мира не понял лучше нас

знаменитый текст Писания: ”Несть власти аще от Бога”. Установленная

власть всегда для нас священна. Как известно, основой нашего социального

строя служит семья, поэтому русский народ ничего другого никогда и не

способен усматривать во власти, кроме родительского авторитета,

применяемого с большей или меньшей суровостью, и только. Всякий государь,

каков бы он ни был, для него батюшка. Мы не говорим, например, я имею

право сделать то-то и то-то, мы говорим: это разрешено, а это не

разрешено. В нашем представлении не закон карает провинившегося

гражданина, а отец наказывает непослушного ребёнка. Наша приверженность к

семейному укладу такова, что мы с радостью расточаем права: отцовства по

отношению ко всякому, от кого зависим. Идея законности, идея права для

русского народа бессмыслица, о чём свидетельствует беспорядочная и

странная смена наследников престола вслед за царствованием Петра

Великого, в особенности же ужасный эпизод междуцарствования. Очевидно,

если бы природе народа свойственно было воспринимать эти идеи, он бы

понял, что государь, за которого он проливал кровь, не имел ни малейшего

права на престол, а в таком случае ни у первого самозванца, ни у всех

остальных не нашлось бы той массы приверженцев, производивших

опустошения, ужасавшие даже чужеземные шайки, шедшие вслед за ними.

свойственно было воспринимать эти идеи, он бы понял, что государь, за

которого он проливал кровь, не имел ни малейшего права на престол, а в

таком случае ни у первого самозванца, ни у всех остальных не нашлось бы

той массы приверженцев, производивших опустошения, ужасавшие даже

чужеземные шайки, шедшие вслед за ними. Никакая сила в мире не заставит

нас выйти из того круга идей, на котором построена вся наша история,

который ещё теперь составляет всю поэзию нашего существования, который

признаёт лишь право дарованное и отмечает всякую мысль о праве

естественном; и что бы ни совершилось в слоях общества, народ в целом

никогда не примет в этом участия; скрестив руки на груди - любимая поза

чисто русского человека - он будет наблюдать происходящее и по привычке

встретит именем батюшки своих новых владык, ибо - к чему тут обманывать

себя самих - ему снова понадобятся владыки, всякий другой порядок он с

презрением или гневом отвергает.

П.Я.Чаадаев. Избранные произведения и письма.—М.:1991.С.202-203.

К.Н. Леонтьев. Византизм и славянство. 1873 год.

Условия русского православного царизма были ещё выгоднее.

Перенесённый на русскую почву византизм встретил не то, что он находил на

берегах Средиземного моря, не племена, усталые от долгой образованности,

не страны, стеснённые у моря и открытые всяким враждебным набегам

... нет! он нашёл страну дикую, новую, едва доступную, обширную, он

встретил народ простой, свежий, ничего почти не испытавший,

простодушный, прямой в своих верованиях.

Вместо избирательного, подвижного, пожизненного диктатора византизм

нашёл у нас Великого Князя Московского, патриархального и наследственно

управлявшего Русью. В византизме царила одна отвлечённая юридическая

идея: на Руси эта идея обрела себе плоть и кровь в царских родах,

священных для народа. Родовое монархическое чувство, этот великорусский

легитимизм, был сперва обращён на дом Рюрика, а потом на дом Романовых.

Родовое чувство, столь сильное на Западе в аристократическом элементе

общества, у нас же в этом элементе всегда гораздо слабейшее, нашло

себе главное выражение в монархизме. Имея сначала вотчинный (родовой)

характер, наше государство этим самым развилось впоследствии так, что

родовое чувство общества у нас приняло государственное направление.

Государство у нас всегда было сильнее, глубже, выработаннее не только

аристократии, но и самой семьи.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.182-183.

В. С. Соловьёв. Русская идея. 1888 год.

Я имею в виду вопрос о смысле существования России во всемирной

истории. Когда видишь, как эта огромная империя с большим или или меньшим

блеском в течение двух веков выступала на мировой сцене, когда видишь,

как она по многим второстепенным вопросам приняла европейскую

цивилизацию, упорно отбрасывая её по другим, более важным, сохраняя таким

образом оригинальность, которая, хоя и является чисто отрицательной, но

не лишена тем не менее своеобразного величия, -когда видишь этот великий

исторический факт, то спрашиваешь себя: какова же та мысль, которую он

скрывает за собою или открывает нам; каков идеальный принцип,

одушевляющий это огромное тело, какое новое слово этот новый народ

скажет человечеству; что желает он сделать в истории мира? Чтобы

разрешить этот вопрос, мы не обратимся к общественному мнению

сегодняшнего дня, что поставило бы нас в опасность быть разочарованными

событиями последующего дня. Мы поищем ответа в вечных истинах религии.

Ибо идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то,

что Бог думает о ней в вечности. Мы должны рассматривать человечество в

его целом, как великое собирательное существо или социальный организм,

живые члены которого представляют различные нации. С этой точки зрения

очевидно, что ни один народ не может жить в себе, через себя и для себя,

но жизнь каждого народа представляет лишь определённое участие в общей

жизни человечества. Органическая функция, которая возложена на ту или

другую нацию в этой вселенской жизни,— вот её истинная национальная идея,

предвечно установленная в плане бога.

Россия глазами русского.—М.:1991.С.312.

Н.С. Трубецкой. О туранском элементе в русской культуре. 1925 год.

Московское царство возникло благодаря татарскому игу. Московские

цари, далеко не закончив ещё “собирания русской земли”, стали собирать

земли западного улуса великой монгольской монархии: Москва стала мощным

государством лишь после завоевания Казани, Астрахани и Сибири. Русский

царь явился наследником монгольского хана. “Свержение татарского ига”

свелось к замене татарского хана православным царём и к перенесению

ханской ставки в Москву. Даже персонально значительный процент бояр и

других служилых людей московского царя составляли представители татарской

знати. Русская государственность в одном из своих истоков произошла из

татарской, и вряд ли правы те историки, которые закрывают глаза на это

обстоятельство или стараются преуменьшить его значение. Но, если такое

игнорирование татарского источника русской государственности оказывается

возможным, то, конечно, потому, что во внутреннем содержании и в

идеологическом оправдании русской государственности ярко выступают

элементы, не находящие прямых аналогий в татарской государственности:

это - православие и византийские традиции. Чудо превращения татарской

государственности в русскую осуществилось благодаря напряжённому горению

религиозного чувства, благодаря православно-религиозному подъёму,

охватившему Россию в эпоху татарского ига. Это религиозное горение

помогло древней Руси облагородить татарскую государственность, придать

ей новый религиозно-этический характер и сделать её своей. Произошло

обрусение и оправославление татарщины, и московский царь, оказавшийся

носителем этой новой формы татарской государственности, получил такой

религиозно-этический престиж, что перед ним поблекли и уступили ему

место все остальные ханы западного улуса. Массовый переход татарской

знати в православие и на службу к московскому царю явился внешним

выражением этой моральной притягательной силы.

Там же.С.72-73.

П.Н. Савицкий. Степь и оседлость. 1922 год.

Без “татарщины” не было бы России. Нет ничего более шаблонного и в то

же время неправильного, чем превозношение культурного развития до-

татарской “Киевской” Руси, якобы уничтоженного и оборванного татарским

нашествием. Мы отнюдь не хотим отрицать определённых - и больших -

культурных достижений Древней Руси 11 и 12 века; но историческая оценка

этих достижений есть оценка превратная, поскольку не отмечен процесс

политического и культурного измельчания, совершенно явственно

происходивший в до-татарской Руси от первой половины 11 к первой половине

13 века. Это измельчание выразилось в смене хотя бы относительного

политического единства первой половины 11 века удельным хаосом

последующих годов; оно сказалось в упадке материальных возможностей,

например, в сфере художественной. В области архитектуры упадок этот

выразился в том, что во всех важнейших центрах эпохи храмами наиболее

крупными по размерам, наиболее богатыми в отделке неизменно являются

наираннепостроенные: позднейшие киевские бледнеют перед Св. Софией,

позднейшие черниговские - перед Св. Спасом, позднейшие новгородские -

перед Св. Софией Новгородской, позднейшие владимиро-суздальские -

перед Успенским собором.

Мы не будем касаться этических достоинств одних и других храмов; в

отношении к размерам материальным Русь начала 13 века являет картину

ничтожества: в сравнении с западом - различие масштабов десятикратное,

стократное; подлинная “отсталость” , возникающая не вследствие, но

до татарского ига.

Ту беспомощность, с которой Русь предалась татарам, было бы

нелогично рассматривать, как “роковую случайность” ; в бытии дотатарской

Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации, которая ни к

чему иному, как чужеземному игу, привести не могла. Эта черта, общая

целому ряду народов; средневековая и новейшая история отдельных

славянских племён построена, как по одному шаблону: некоторый начальный

расцвет, а затем, вместо укрепления расцвета, разложение, упадок, “иго”.

Такова история ославянившихся болгар, сербов, поляков. Такова судьба

дотатарской Руси. Велико счастье Руси, что в момент, когда в силу

внутреннего разложения она должна была пасть, она досталась татарам, и

не кому другому. Татары - “нейтральная”, культурная Среда, принимавшая

“всяческих богов” и терпевшая “любые культуры”, пала на Русь, как

наказание Божие, но не замутила чистоты национального творчества. Если бы

Русь досталась туркам, заразившимся “иранским фанатизмом и

экзалькацией”, её испытание было бы многажды труднее, и доля - горше.

Если бы её взял Запад, он вынул бы из неё душу... Татаре не изменили

духовного существа России; но в отличительном для них в эту эпоху

качестве создателей государств, милитарно-организующейся силы, они

несомненно повлияли на Русь. Действием ли примера, привитием ли крови

правящим, они дали России свойство организоваться военно, создавать

государственно- принудительный центр, достигать устойчивости; они дали

ей качество - становиться могущественной “ордой”.

Там же.С.123-124.

Г.П. Федотов. Судьба империй. 1952 год.

Вся история может быть рассматриваема (и даже преимущественно

рассматривалась в узко политической историографии) как смена процессов

интеграции и дезинтеграции. Можно назвать первый процесс ростом,

развитием, объединением или же завоеванием, порабощением, ассимиляцией;

второй - упадком, разложением или освобождением, рождением новых

наций, в зависимости от того, какая государственность или народность

стоит в центре наших интересов. Гальская война Цезаря принесла с собой

смерть кельтской Галлии и рождение Галлии римской. Разложение Австро-

Венгрии есть освобождение - Чехии, Польши и Югославии. Объективная же

или сверхнациональная оценка историка колеблется. Рост государства

означает расширение зоны мира, концентрацию сил, и, следовательно,

успехи материальной культуры. Но гибель малых или слабых народов, ими

поглощённых, убивает, часто навеки, возможность расцвета других культур,

иногда многообещающих, быть может, качественно высших по сравнению с

победоносным соперником. Эти гибнущие возможности скрыты от глаз

историка, и потому наши оценки великих империй или, точнее, факта их

образования и гибели, содержат так много личного и условного. В отличие

от евразийцев, мы признаём безусловным бедствием создание монгольской

империи Чингисхана и относительным бедствием торжество персидской

монархии над эллинизмом. С нашей точки зрения , империя Александра

Великого и его наследница - Римская - создали огромные культурные

ценности, хотя в случае Рима нельзя не сожалеть о многих

нераспустившихся ростках малых латинизированных культур. Враги греческого

гуманизма, которых так много в наше время, конечно, другого мнения.

Борьба эллинства и Востока ещё продолжается в нашей современной культуре.

Когда экспансия государства переходит в ту стадию, которая позволяет

говорить об империи? На этот вопрос не так легко ответить. Во всяком

случае, нельзя сказать, что империя есть государство, вышедшее за

национальннные границы, потому что национальное государство (если

связывать национальность с языком) - явление довольно редкое в

истории. Может быть, правильное определение было бы: империя - это

экспансия за пределы длительно-устойчивых границ, перерастание

сложившегося исторически оформленного организма.

Историки давно говорят о Египетской империи для эпохи азиатских

завоеваний Рамесидов, о Вавилонско-Ассирийской и Персидской империях - в

их расширении за пределы Междуречья и Ирана до берегов Средиземного

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11