Афганистан в конце XX в

группировок Раббани/Масуда, Дустума и шиитов-хазарейцев.

На юге и на западе ресурсы бывшей афганской армии унаследовали в

Герате самостоятельный правитель Исмаил-хан, поддерживающий тесные

отношения с Ираном и группировкой Раббани/Масуда Исламское общество

Афганистана. Во втором по величине городе Афганистана Кандагаре власть

перешла в руки регионального Совета, где ведущие позиции занимали

сторонники партии Махаз и-Милли, возглавляемой Пиром Сайедом Ахмедом

Гейлани. В Джелалабаде, на юго-востоке страны, доминировали сторонники

второй Исламской партии Афганистана (Хезбе и-Ислами) под руководством Юнуса

Халеса, которыми командовал влиятельный полевой командир Хаджи Адбул

Кадирю[31]

Раздробленность страны стала к лету 1992 года свершившимся фактом и

Исламская партия Афганистана (Хезбе и-Ислами), возглавляемая Хекматиаром,

была лишь одной из многих группировок, разделивших Афганистан и Кабул на

зоны влияния.

В немалой степени этому способствовало и то, что афганская война

привела к серьезным потрясениям в традиционной структуре пуштунского

общества. При Захир-шахе, Дауде вожди пуштунских племен были интегрированы

в систему государственного управления Афганистаном. Часть пуштунской элиты

получала образование в Кабуле и за границей. Многие из них впоследствии

стали активными участниками революции 1978 года и сторонниками развития

процессов модернизации, что вызвало конфликт внутри пуштунской элиты и

пуштунского общества в ходе гражданской войны в Афганистане.

Активное участие пуштунских племен в гражданской войне привело к

усилению степени их автономности по отношению к любым центральным органам

власти. В борьбе против советского присутствия пуштуны активно использовали

такие преимущества организации традиционного общества, как система лашкар

(местное ополчение пуштунских племен). Это позволяло поддерживать высокую

степень автономности отрядов моджахедов и постоянно оказывать давление на

советские войска и правительственную армию. С другой стороны, такая высокая

степень автономности отрядов местного ополчения обеспечивала определенную

гибкость, основанную преимущественно на локальных интересах.

Так, многие формирования лашкар в зависимости от обстоятельств часто

переходили с одной стороны на другую в рамках, например, политики

национального примирения, используемой Кабулом с середины восьмидесятых

годов. Причем, и правительство в Кабуле, и советские войска, и партии

Пешаварского альянса активно применяли методы подкупа влиятельных местных

командиров для привлечения на свою сторону или обеспечения их лояльности.

Практику обеспечения лояльности пуштунских племен путем выдачи денежных

субсидий интенсивно применяла и администрация Британской Индии в конце ХIХ

- начале ХХ века.[32] “Важно отметить, что племенное ополчение всегда

сохраняет значительную автономность и является лишь временным союзником той

или иной армии - органа государственной власти”.[33] В конечном итоге, это

только усилило ослабление связей местных пуштунских племен с

централизованным государством . Та система связей между государством и

пуштунскими племенами, существовавшая в афганском обществе при

монархическом режиме и президенте Дауде, была к началу девяностых годов

почти полностью разрушена.

Естественно, что на момент падения режима Наджибуллы множество местных

пуштунских полевых командиров предпочли полную самостоятельность в пределах

своего племени или уезда борьбе за единое афганское государство. Российский

автор Катков в своей работе приводит мнение пакистанского исследователя

Ахмеда, который полагает, что “мотивирующим фактором для лашкара является

слава за участие в стычке, а не установление какого-либо правления,

сопряженное с длительной борьбой за власть. Поэтому после стремительной

атаки распадение лашкара неизбежно”.[34] Поэтому ослабление связей

пуштунских племен и государства Афганистан, выражавшего преимущественно их

интересы, в результате длительной войны привело к нежеланию пуштунов

сражаться за его восстановление.

В этом смысле, многие пуштунские племена фактически солидаризировались

с национальными и религиозными меньшинствами Афганистана в борьбе за

локальные (местные) интересы в противовес общегосударственным.

3.4 Дезинтеграция страны.

Такой исход гражданской войны в Афганистане объективно устраивал все

заинтересованные стороны.

Дезинтеграция страны отвечала не только интересам политических

организаций национальных и религиозных меньшинств страны, но и являлась

наиболее предпочтительным вариантом развития событий для ближайших соседей

Афганистана. Это позволяло законсервировать статус страны, приобретенный в

ходе гражданской войны.

Наиболее четко выраженными выглядели интересы новой демократической

России и новых независимых государств (ННГ) Центральной Азии после декабря

1991 года. Продолжающееся состояние гражданской войны снижало степень

давления последствий афганского конфликта на южные границы бывшего СССР и

фактически сохраняло статус Афганистана, как буферной зоны, ограждающей ННГ

от нежелательного воздействия извне. Вместо правительства Наджибуллы,

успешно выполнявшего эту функцию с 1989 по 1992 гг. функции буферной зоны

стал выполнять сам воюющий Афганистан. Причем, в отличие от времен

Наджибуллы новое состояние гражданской войны в Афганистане после 1992 года

не требовало от ННГ Центральной Азии и России каких-либо финансовых и

материальных затрат при тех же политических результатах. Увлеченные

внутренней борьбой афганские военно-политические группировки не были

способны создать в тот момент реальной угрозы границам бывшего СССР.

Состояние дефрагментации Афганистана было выгодно и Исламской

Республике Иран, так как обеспечивало автономность проиранских организаций

из числа шиитов-хазарейцев. Естественно, что это напрямую способствовало

сохранению влияния Тегерана на развитие ситуации в Афганистане. К этому

моменту Иран уже перешел от декларируемой ранее идеи экспорта “исламской

революции” к политике поддержки вне территории Ирана местных шиитских

организаций. Так, в Ливане близ границы с Израилем до сих пор существует

фактически независимый от официального Бейрута анклав, контролируемый

проиранской шиитской партией “Хезболла”. Аналогичным образом в Афганистане

шииты-хазарейцы из проиранской партии “Хезбе и-Вахдат” в 1992 году

контролировали провинцию Бамиан в горном Хазарджате и часть территории

столицы страны Кабула.

После падения режима Наджибуллы в самом сложном положении оказался

Пакистан. К этому моменту Пакистан уже испытывал серьезные трудности в

связи с завершением войны в первого этапа гражданской войны в Афганистане.

Завершение афганской войны привело к сокращению масштабов материальной

помощи афганским беженцам и военной отрядам моджахедов, распределением

которой занимались пакистанские официальные лица. В 1990 году США ввели

санкции против Пакистана, в связи с подозрениями в развитии ядерной

программы в этой стране. Главным последствием санкций стало прекращение

военной помощи со стороны США, по размерам которой в восьмидесятые годы

Пакистан занимал третье место в мире после Израиля и Египта. То есть, все

плюсы геополитического положения, в котором Пакистан пребывал в течение

войны в Афганистане, были сведены на нет в начале девяностых.

Смягчить позицию Вашингтона в отношении санкций не смогло даже

активное участие Пакистана в войне в Персидском заливе в 1991 году.

Пакистанский экспедиционный корпус численностью в 11 тысяч солдат принимал

участие в боевых действиях против Ирака, несмотря даже на негативное

отношение к этому значительной части пакистанского общественного мнения.

Тем не менее, в том же году США заблокировали поставку Исламабаду уже

построенных корпорацией Локхид и оплаченных истребителей-бомбардировщиков F-

16 на сумму 658 млн. долларов.

Это наглядно продемонстрировало, что противостояние США и СССР в

Афганистане закончилось, и в американо-пакистанских отношениях на первый

план выходят иные проблемы, в первую очередь связанные с перспективой

появления так называемой “исламской бомбы”. К примеру, так называемая

“поправка Пресслера” была принята в США в 1985 году. Согласно данной

поправке американские компании не имели права продавать оружие любому

государству, заподозренному в создании собственной атомной бомбы. Однако в

отношении Пакистана она была применена только в 1990 году, после того как

стало окончательно ясно, что стратегические цели США в Афганистане

выполнены.[35]

Помимо всего прочего, совершенно новый ракурс для Пакистана приобрела

проблема афганских беженцев. В течение восьмидесятых годов фактор афганских

беженцев принес Исламабаду много политических и экономических дивидендов.

Однако, прекращение войны в Афганистане и поставок с Запада для их

обеспечения в начале девяностых, привели к серьезному обострению проблемы

беженцев для Пакистана.

Неоднозначная ситуация в 1992 году складывалась в целом для афганского

направления внешней политики Пакистана. Протеже пакистанской армии и

военной разведки Гульбеддин Хекматиар, являвшийся одним из лидеров борьбы

против советского присутствия и прокоммунистического режима в Кабуле, не

смог установить контроль над центральными органами власти в Афганистане в

ходе событий апреля 1992 года. Кроме того, серьезные разногласия стали

возникать между Хекматиаром и политическим руководством Пакистана в оценке

многих политических событий. Ситуация с различным отношением официального

Исламабада и Хекматиара к акции иракского лидера Саддама Хуссейна в Кувейте

весьма показательна.

Примечательно и то, что к лету 1992 года Пакистан остался практически

единственным серьезным игроком извне на афганской политической сцене. После

ухода СССР и США и традиционно ограниченного участия Ирана, только

Исламабад мог оказывать серьезное влияние на внутриполитическую ситуацию в

Афганистане. Например, пакистанская армия вполне могла усилить группировку

Хекматиара под Кабулом летом 1992 года и обеспечить переход реальной власти

основным пуштунским партиям Пешаварского альянса. Однако, для Исламабада

ситуация с восстановлением единого Афганистана была не столь однозначна. С

одной стороны, Пешаварский альянс и Хекматиар, как наиболее влиятельный

афганский политический деятель тем или иным образом были зависимы от

пакистанского руководства. С другой, реставрация власти пуштунов в стране

неизбежно привела бы к усилению позиций Хекматиара. Уже обозначившиеся к

этому моменту разногласия между Хекматиаром и пакистанским руководс твом

говорило о нежелании этого авторитетного афганского политика тех лет

следовать прямым указаниям из Исламабада.

В принципе, в вопросе восстановления Афганского государства для

Исламабада было главным обеспечить полную политическую подчиненность и

подконтрольность любого возможного нового руководства в Кабуле. В противном

случае Пакистан рисковал вернуться к нежелательной для себя ситуации

неприятия политической элитой Афганистана линии Дюранда в качестве

государственной границы между двумя странами.

Данное противоречие, к примеру, президент Пакистана генерал Зия уль

Хак в 1987 году предлагал разрешить созданием конфедерации Пакистана и

Афганистана. Следует отметить, что идея эта не нова. Будучи вице-

президентом США, Р. Никсон высказывался в пользу создания конфедерации

Афганистана и Пакистана еще в декабре 1953 года. Более того, эта идея

дважды обсуждалась (9 и 14 декабря 1954 года) на заседаниях Совета

национальной безопасности в Вашингтоне, где ее поддержали Дж.Ф. Даллес и

вице-адмирал Редфорд. За создание конфедерации Пакистана, Афганистана и

Ирана высказывался премьер-министр Пакистана Малик Фероз-хан Нун, а в

августе 1962 года - президент М. Айюб-хан. Аналогичные предложения с

пакистанской стороны выдвигались и в 1969 и в 1970 годах.[36]

Естественно, что в такой конфедерации политическое руководство

осуществлял бы Исламабад при полном доминировании пакистанской политической

элиты. Например, через посредничество той части пуштунской элиты из Северо-

Западной пограничной провинции, которая прочно интегрирована во властные

структуры Пакистана. В современных условиях этот вариант интересен не с

точки зрения возможности его практической реализации, а в связи с

выяснением позиций Исламабада в отношении Афганистана и проблем пакистано-

афганских отношений.

Между тем, остается фактом, что Пакистан в итоге не предпринял летом

1992 года активных действий в соседней стране. Исламабад предпочел остаться

сторонним наблюдателем. Дефрагментация Афганистана на тот момент так же

оказалась более выгодной для Пакистана. Таким образом, к началу девяностых

годов с падением режима Наджибуллы завершился первый этап гражданской войны

в Афганистане. В результате попытки части афганской элиты преодолеть

отсталость страны с помощью ускоренной модернизации по советским образцам,

Афганистан раскололся на множество мелких самостоятельных владений, готовых

вести перманентную войну друг с другом за локальные интересы.[37]

Кроме того, победа моджахедов над прокоммунистическим режимом в Кабуле

означала поражение процессов модернизации жизнедеятельности афганского

общества. При этом, был почти полностью разрушен потенциал единого

афганского государства, наряду с большинством результатов модернизации,

системой образования, промышленности, государственного управления.

Значительный удар был также нанесен по авторитету традиционной элиты

афганского общества. В целом, в результате бурных событий конца семидесятых-

начала девяностых годов Афганистан так и не смог преодолеть цивилизационную

отсталость, предопределенную буферным статусом страны между интересами в

регионе Российской (Советской) и Британской империй в ХIХ-первой половине

ХХ

Таким образом, весной и летом 1992года сложившаяся геополитическая

реальность и сумма внутриполитических факторов предопределили состояние

дезинтеграции Афганистана и создали условия для начала второго этапа

гражданской войны в этой стране.

.4 Движение ТАЛИБАН.

4.1 Нефтяной фактор и проблема объеденения страны.

Впервые о движении "Талибан" заговорили в 1994 году, когда его отряды,

вскочившие на территорию Афганистана как черти из табакерки, захватили

город Кандагар. Впрочем, к тому времени история "Талибана" насчитывала

почти 10 лет...

В середине 80-х годов МВД Пакистана во главе с Насруллой Бабаром

решило создать полностью лояльную пакистанскому режиму генерала Зия уль-

Хака организацию. Рекрутов для нее набирали из многочисленных религиозных

школ (медресе), где учились тысячи афганских беженцев. Учились не только

богословию, но и премудростям военного дела.

Здесь следует вспомнить вот о чем. После вывода советских войск из

Афганистана Пакистан стал утрачивать свое влияние на соседнюю страну:

моджахеды были настолько увлечены междоусобной войной, что напрочь забыли

об интересах Исламабада -- спонсора и вдохновителя антисоветского

сопротивления.

Между тем в начале 90-х годов появилась заманчивая перспектива --

протянуть в Пакистан газопровод, по которому "к южным морям" шел бы

природный газ с месторождений Туркмении. Реализацией проекта занялся

международный консорциум "Сентгаз", первую скрипку в котором играла

американская компания "Юнокал". Но прежде чем начать строительство трубы по

маршруту Давлатабад (Туркмения)--Афганистан--Мултон (Пакистан), необходимо

было обеспечить стабильность в раздираемой гражданской войной "транзитной"

стране.

В Центральной Азии и Кавказа стало расти экономическое присутствие

крупнейших западных компаний. Что, естественным образом обеспечивало

снижение экономического присутствия России. В первоначальной экономической

привлекательности региона Центральной Азии и Кавказа для западных компаний

постепенно усилилась геополитическая составляющая. Добровольный

политический уход России из Центральной Азии и сокращение российского

экономического присутствия, оставили вакуум в геополитическом пространстве

региона. “Крах СССР, объединявшего вокруг себя огромное евразийское

пространство, породил в Евразии гигантскую “черную дыру”, вакуум

влияния”.[38] Поэтому, в начале девяностых было естественным предположить,

что за расширением эко номического присутствия западных компаний неизбежно

последует усиление геополитического влияния Запада в регионе.

Проникновение Запада в зоны бывшего геополитического влияния России со

временем не могло не вызвать сопротивления со стороны части российской

политической элиты. В российском общественном мнении преобладали идеи о

несостоятельности самостоятельного существования новых независимых

государств Центральной Азии, их сохраняющейся зависимости от России. Эти

идеи во многом легли в основу “катапультирования в независимость” бывших

республик советской Средней Азии и Казахстана, по образному выражению

госпожи Олкотт. Новая демократическая Россия в начале девяностых активно

избавлялась от “балласта” в виде азиатских республик бывшего СССР. И тем

неприятнее стала для российской политической элиты острая необходимость

вступать в геополитическое соперничество с Западом за влияние в регионе

Центральной Азии, где еще недавно Россия доминировала абсолютно и откуда

ушла совершенно добровольно.

Постепенно в регионе оформилось состояние геополитического

соперничества между Россией, катастрофически быстро теряющей свои позиции в

Центральной Азии, и странами Запада, стремящимися утвердиться в

стратегически важном районе в центре Евразии. Геополитическое соперничество

Запада и России сконцентрировалось на проблеме каспийской нефти. Стороны

имели разные козыри в борьбе за контроль над геополитически важной

каспийской нефтью. В проблеме Каспия геополитический фактор имел всегда

большее значение, чем собственно экономические характеристики эффективности

добычи нефти. Запад обладал значительным инвестиционным потенциалом. В то

время, как Россия контролировала основные транспортные пути к региону

Центральной Азии. Соответственно, крайне важное значение для

геополитического соперничества в регионе приобрела проблема контроля над

транспортными коридорами.

Естественно, что Россия не была заинтересована в появлении новых

транспортных путей в регион Центральной Азии. В то время, как для Запада

это становилось основным приоритетом на ближайшую перспективу.

В пределах “Большой геополитической игры” вокруг транспортных

коридоров в регион Центральной Азии, оформились и локальные интересы

крупных региональных держав. Для трех крупнейших региональных держав,

расположенных к югу от границ бывшего СССР, Турции, Ирана и Пакистана, было

крайне важно оказаться в центре основных грузопотоков в регион Центральной

Азии. Это означало радикальное повышение статуса той страны, которая сможет

обеспечить контроль над транспортными путями к центрально-азиатскому

региону. Кроме того, контроль над основным грузопотоком дает возможность

такой стране получать значительные постоянные доходы от транзита грузов

через свою территорию, независящие от экономической конъюнктуры на мировых

рынках. Например, от падения цен на нефть. В отличие от нефти и других

сырьевых продуктов, цена за транзит величина почти всегда постоянная.[39]

Все усилия Турции в девяностых годах сконцентрировались на

лоббировании идеи так называемого “транскавказского коридора” через

территории Азербайджана, Грузии и далее до турецкого порта Джейхан на

Средиземном море. Этот вариант является в конце девяностых наиболее

приоритетным как в частности для западных компаний, работающих на Каспии,

так и для геополитических интересов Запада в регионе в целом. Турция

понесла тяжелые экономические потери в связи с продолжающейся до сих пор

блокадой Ирака после акции Саддама Хуссейна в Кувейте и последовавшей за

этим войны в Персидском заливе. “Транскавказский коридор” должен в какой-то

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10