Проблема культурно-исторических взаимоотношений Москва-Петербург и их отражение в социально-философских, публицистических и художественных текстах

В этой духовной атмосфере не мог укорениться сентиментализм, столь

органичный в Москве, где он обрел благодатную почву, утвердился в журнале

«Полезные увеселения, а затем и в ряде других изданий распространил свое

влияние на всю русскую культуру благодаря деятельности М.Хераскова,

Н.Карамзина.

Классицизм имел «опорной базой» столицу, потому что государственной

идеологии нужен был характерный для этого стиля способ обоснования

приоритета долга, политического разума над чувством; Москва же искавшая

защиты от деспотизма абсолютистской государственности, противопоставляла ей

и традиционные религиозные ценности и ценности частной жизни, семьи, быта,

находя в сентиментализме удовлетворения этой духовной потребности.

Однако если только в XVIII веке диалог двух столиц только набирает

скорость, то уже в 30-х-40-х годах XIX века Москва и Петербург оказываются

в центре полемических схваток. Как считал исследователь Г.Стернин, в это

время критическая мысль настойчиво проводила рукой между Москвой и

Петербургом: назвать того или иного графика или живописца «петербуржцем»

означало дать ему совершенно определенную характеристику, указать на его

принадлежность к «мирискусническому» лагерю и тем самым противопоставить

его представителям московской школы».

И действительно, современники постоянно пользуются такими выражениями

как «петербургская атмосфера» и «московские настроения». А.Бенуа писал,

например, об А.Васнецове: «Он весь – Москва, он весь Византия», и потому у

него «слишком мало связей с современной Россией», которая «озападилась».

Несколько лет спустя в статье, посвященной различиям в художественной жизни

Москвы и Петербурга, А.Бенуа обобщал, словно подхватывая вековую традицию

сопоставления двух российских городов: «Москва богаче нас жизненными

силами, она мощнее, красочнее, она будет всегда доставлять русскому

искусству лучшие таланты, она способна сложить особые, чисто русские

характеры, дать раскинуться смелости русской мысли. Но Москве чужд дух

дисциплины…», Петербург же «угрюм, молчалив, сдержан и корректен. Он

располагает к крайней индивидуализации, к выработке чрезвычайного

самоопределения, и в то же время (в особенности в сопоставлении с Москвой)

в нем живет какой-то европеизм... Я люблю Петербург именно за то, что

чувствую в нем, в его почве, в его воздухе какую-то большую строгую силу,

великую предопределенность"- служить России «уздой и рулем».

Речь шла здесь о характере художественного творчества, но в известной

мере данные суждения могут быть отнесены к различиям политической и

духовной жизни этих городов в целом. Ибо при всех революционных катаклизмах

столица вплоть до 1917 года сохраняла свои дисциплинарную,

регламентирующую, рационально - организующую функции. Москва же –

относительную свободу, стихийность эмоциональных реакций, и казалось, что

такова природа национального российского духа.

Искусствовед Н.Пунин, в полном соответствии с только, что приведенными

суждениями Бенуа утверждал, что на Всероссийской музейной конференции,

проходившей в 1919 году в Петрограде, этот город как всегда обнаружил свои

организующие тенденции и свое систематически -проработанное мировоззрение,

тогда как Москва все время выявляла свою хаотическую стихийность, являясь

тем самым началом дезорганизующим и беспринципным. Понятно, что в каждой

области культуры эти различия имели свои силы и определенность - в музыке

они были видимо менее яркими, чем в балете или живописи; но хотя музыковеды

подчас возражали против преувеличения значений различий между

«петербургской» (Римский-Корсаков) и «московской» (Танеев) композиторскими

школами, об их существовании говорит хотя бы свидетельство Чайковского, что

таково было «распространенное в русской музыкальной публике представление».

Исследовательница русской музыкальной культуры того времени назвала одну из

глав своей книги «Московские классицисты и петербургские классики» и

описала в ней различие путей обусловленное культурно-психологическим

климатом двух русских столиц.

Изучение истории русской фотографии привело к выводу, что в начале XX

века в Москве и Петербурге господствовали разные взгляды на изучение

фотографии: москвичи хотели видеть в ней «чистое искусство», подобное

живописи, которое должно экспонироваться на выставках, а петербуржцы

понимали фотографию значительно более широко, оценивая возможности ее

использования в науке и технике.

Особенности «двух культур» России того времени сказались и на

характере московской и петербургской архитектуры. При несомненном усилении

черт общности, обусловленном функционально, технологически и расширившейся

возможностью одних и тех же архитекторов работать и тут и там, застройка не

могла не следовать сложившимся в обоих городах традициям; поэтому

преобладавшей в Москве ориентации на древнерусскую архитектуру, Петербург

противопоставлял европейский вкус, проявляя пристрастие к ренессансным

формам и находя в большинстве случаев способы эстетического контакта нового

строительства в стиле модерн с собственной классицистической архитектурой.

Европеизм продолжал направлять культуру столицы, и даже переименование

города в Петроград в начале империалистической войны, лишившее его имя

изначальной формы, имело чисто символическое значение и не сказалось

сколько-нибудь серьезно на основной ориентации его жизни. Во всех своих

разделах – в сфере образования, в гуманитарных науках, в характере

философской мысли – она несла заложенный в себе Петром заряд «окна в

Европу»,противопоставлявший неославянофильским, националистически –

почвенническим позициям, господствовавшим в Москве. В Петербурге-Петрограде

продолжали успешно работать немецкоязычные гимназии, здесь получила

признание неокантианская философия, тогда как Москва оставалась центром

формирования религиозно-философской мысли, которая при всей критичности

отношения некоторых ее представителей и к славянофильству, и к официальному

церковному православию, видела национальную природу русской философии в

религиозной основе и противопоставляла мессианистскую «русскую идею» не

только революционной идеологии марксизма, но и демократическим традициям

русской интеллигенции XIXвека, а вместе с ними и рационализму как таковому,

во всех его проявлениях – в частности, в обосновании петербуржцами научного

характера философии. Правда, в некоторых отношениях города «менялись

ролями» – Петербург становился защитником художественных устоев от

безудержного движения молодежи осваивавшей новации европейского искусства,

а источником этого движения в России оказывалась Москва: здесь были собраны

и стали общедоступными две грандиозные коллекции западного современного

искусства – пушкинская и морозовская. В первых десятелетиях XX века

произошло своего рода «разделение труда» между Москвой и Петербургом:

Москва стала центром философской мысли, Петербург – центром художественного

творчества. Если во второй половине XIX века столичная культура

противопоставляла почвеннической ориентации Москвы почерпнутые на Западе

сциентистско – техницистские устремления, то в начале XX столетия она как

бы возвращается к традиции пушкинского Петербурга, берет в качестве символа

веры провозглашенный Достоевским лозунг: «красота спасет мир»; и упованию

москвичей на религиозное обновление народа и человечества противопоставляет

«религию красоты», эстетическую утопию, признание художественно-образного

усвоения реальности наиболее эффективным способом перенесения человека в

царство духа. Вот почему Москва стала родиной религиозно-философской мысли,

а Петербург – местом рождения художественного символизма.

И в заключение своей работы Каган приходит к выводу, что, как бы ни

стирала современная цивилизация различия между Москвой и Петербургом,

культурно-исторические особенности обоих городов должны не только

сохраниться, но и углубиться, ибо в них выражается неповторимая

индивидуальность каждого, бесконечно ценная культура. На этой основе и

будет развертываться диалог двух столиц, а не их противоборство.

Таким образом, и К.Г.Исупов, и М.С.Каган в своих работах определяют

важнейшую черту русской культуры – биоцентризм.

1.3. Петербург-Москва в современной публицистике.

В данной главе мы остановимся на одной работе, которая принадлежит

бывшему мэру Санкт-Петербурга А. Собчаку.

Работа называется «Из Ленинграда в Петербург: путешествие во времени и

пространстве». Автор совершает путешествие из Ленинграда в Петербург.

А.Собчак говоря о современном Петербурге считает, что он конечно,

много потерял, но, к счастью для нас, не утратил полностью своего

петербургского качества – духовного, интеллектуального и культурного центра

России, одного из важнейших центров классической европейской культуры.

Интеллектуально-культурный феномен Петербурга не был тождественен его

столичному положению, оказался шире его столичности.

Атмосферу нынешнего Петербурга во многом определяет столь характерная

для него смесь превосходства и ущемленности. Чувство превосходство

постоянно рождается горожанами сознанием того, что мы живем в единственном

по-настоящему европейском городе России с его особой духовностью и

культуры. Но это сознание собственного превосходства, витающего в атмосфере

города, удивительным образом соединено с чувством ущербности,

административной ущемленности города, упорно сопротивляющегося низведению

его на уровень провинциального губернского центра. Именно – это чувство –

источник открыто демонстрируемого петербуржцами презрения к Москве как

«большой деревни» /? /, – полагет политик и публицист.

А. Собчак, как и многие другие исследователи, уверен, что Петербург

создавался, прежде всего, в противовес Москве. Петр, устав бороться с

косностью, азиатчиной, казнокрадством московского боярства, решил все

начать на новом месте. «Царь оставил Москву, как бросают постылую,

нелюбимую жену: враз и навсегда» /45/.

Наиболее интересным является в работе вопрос, касающейся римских

приоритетов. Как мы знаем, Петербург иногда называют «Северным Римом». А.

Собчак считает, что это определение имеет своим источником именно теорию

«Трерьего Рима» – нового центра христианства, призванного сыграть в

европейской истории не меньшую роль, чем древний Рим и его преемница

Византия. Однако идеологи «Третьего Рима» адресовали это обоснование не

Петербургу, а Москве, бывшей в ту пору столицей Московского царства. Но

Москва никогда не была столицей российской империи. Ею был только

Петербург. С именем Петербурга связан «императорский» период российской

истории. Все российские императоры похоронены в Петропавловском соборе в

Петербурге. В Москве покоится лишь прах русских царей и коммунистических

вождей. Поэтому сравнение Петербурга с Римом более основательно и

исторически достоверно, чем аналогичное уподобление Москвы. Да и чисто

зрительное восприятие Петербурга с его стройными классическими формами

невольно вызывает в памяти образы античного Рима, а не славянской Москвы.

Автор пытается выделить несколько особенностей Петербурга отличающих

его от других городов, не исключая и Москвы. Первая особенность – это, то,

что Петербург был с самого начала задуман и построен как столица великой

империи. Второй особенностью Петербурга было и остается то, что он был

заселен «пришлым людом» самых различных национальностей, принесших в город

особую атмосферу религиозной и национальной терпимости, что с самого начала

придавало ему облик универсального, мирового города. Третья же особенность

Петербурга – это, его вольнолюбие, его оппозиционность, его неприятие любой

власти. Одновременно это город-еретик, постоянно рождающий оппозицию

власти. Достаточно напомнить, что именно в этом городе жили идейные

основоположники анархизма (князь П.А .Кропоткин) и терроризма (П.К.

Ткачев).

Нужно также отметить, что практически вся работа посвящена XX

столетию, так как именно это время сыграло трагическую роль в судьбе

города.

В заключении своей работы, автор размышляет о будущем Петербурга, и

говорит, что в ХХI веке Петербург станет крупнейшим финансовым, научным и

культурным центром. Главное, прежде всего, сохранить своеобразие атмосферы

городской жизни, той смеси таинственности, интеллигентности и предчувствия

необычайного, которые и составляют своеобразие Петербурга. А сохранить его

Петербург сможет только дистанцируясь от Москвы с ее разгулом коррупции,

духом наживы и стяжательства, «новорусским» размахом и беспределом. Это

всегда было чуждо интеллигентному, холодновато-чопорному Петербургу. –

Цитата !

Хотелось бы отметить то, что данная работа носит лишь субъективную точку

зрения.

ИТОГ!

2. ОБРАЗЫ МОСКВЫ И ПЕТЕРБУРГА В РУССКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ СЕРЕДИНЫ

XVIII – XX ВЕКОВ.

2.1. Москва-Петербург в русской художественной литературе XVIII века.

Если говорить о XVIII веке, то здесь еще довольно сложно говорить о

противопоставлении Москвы и Петербурга в художественной литературе.

XVIII век, по мнению исследователя В.Шубинского, – это монолог

Петербурга. « Столица – только она – «говорится» в литературе (прежде

всего в поэзии) той поры"/52/.

В произведениях Феофана Прокоповича или Кантемира (и позднее – у

Ломоносова и Сумарокова) противостояние городов никак не зафиксировано.

В художественной литературе больше внимания уделяется Петербургу.

Однако Невская столица упоминается чаще всего в связи с деятельностью

ПетраI, как, например у М.Ломоносова в «Надписи I к статуе Петра Великого»

или у Ф.Прокоповича в «Слове на погребение всепресветейшего державнейшего

Петра Великого». А немного позднее, в связи с деятельностью Елизаветы

Петровны. М.В. Ломоносов в «Оде на прибытие ее величества государыни

императрицы Елизаветы Петровны из Москвы в Санкт-Петербург 1772 года по

коронации» напишет:

«Брега Невы руками плещут;

Брега Балтийских вод трепещут».

Петербург в стихах «Похвала Ижорской земле…» Тредиаковского, 1752 года

противопоставляется чему угодно – тут и «авзонских стран Венеция, и Рим» и

«долгий Лондон» и «Париж градам как верьх, или царица», но не Москве.

Противопоставляется Петербург как копия оригиналам, – но как

копия, которой суждено оригиналы превзойти и самой стать «образцом» для

других городов.

«Уж древним всем он ныне равен стал,

И обитать в нем всякому любезно»/12/.

Несмотря на то, что официальной столицей в это время является

Петербург, М. Ломоносов выдвигает проект создания университета в Москве.

Единственной исторической столицей считал он в душе Москву, а не

Петербург. Подтверждение этой мысли можно найти в его поэзии. В « Оде на

рождение…Павла Петровича»(1754). Ломоносов пишет о «градах российских», в

которых с рождением великого князя вновь возникла надежда на то, что Россия

получит достойного наследника ПетруI, и далее идут строки о Москве:

« Москва, стоя в средине всех,

Главу великими стенами

Венчанну, взводит к высоте,

Как кедр меж низкими древами,

Пречудна в древней красоте»/11/.

Наиболее резким оппозиционным сочинением XVIII века, считается

сочинение А.Н.Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву. Однако,

несмотря на название, Петербург и здесь не противопоставляется явно Москве.

В сочинении главными действующими лицами являются жители Петербурга и

деревни, а самого города нет. Как считает исследователь Ю.К.Бегунов,

«Петербург у Радищева предстает как город, который населяют пребывающие в

тунеядстве, представители господствующих классов, живущие за счет

деревни»/2/.

В частности подтверждение этой мысли можно найти в главах «Чудово» и

«Вышний Волочек»: «А вы, о жители Петербурга, питающиеся избытками

изобильных краев отечества вашего, при великолепных пиршествах, или на

дружеском пиру, или наедине, когда рука ваша вознесет первый кусок хлеба,

определенный на вашем насыщении, остановитеся и помыслите. Не то же ли я

вам могу сказать о нем, что друг мой говорил мне о произведениях Америки?

Не потом ли, не слезами ли и стенанием утучнялися нивы, на которых оный

возрос? Блаженны, если кусок хлеба вами алкаемый, извлечен из классов,

родившихся на ниве, казенною называемой, или, по крайней мере, на ниве,

оброк помещику своему платящей. Но горе вам, если раствор его составлен из

зерна, лежавшего в житнице дворянской. На нем почили скорбь и отчаяние; на

нем знаменовалося проклятие всевышнего, егда во гневе своем рек: проклята

земля в делах своих» («Вышний Волочек»)/40/.

Таким образом, мы видим, что в художественной литературе XVIII века,

как таковой антитезы Москва - Петербург еще не прослеживается. Однако, все

же, в поэзии данного периода преобладает явная оппозиция – столица-

провинция.

2.2. Москва-Петербург в русской художественной литературе XIX века.

Эстетический и идеологический конфликт двух столиц становится

предметом осмысления в русской литературе лишь на рубеже XVIII-XIX веков.

Это не случайно: ведь именно в это время стала возникать целостная

петербургская городская среда, какой мы привыкли ее видеть. Первое цельное

описание двух городов дает нам К.Батюшков. «Надобно видеть древние столицы:

ветхий Париж, закопченный Лондон, чтобы почувствовать цену Петербурга.

Смотрите, – какое единство! как все части отвечают целому, какая красота

зданий, какой вкус и в целом, какое разнообразие, происходящее от смешения

воды со зданиями!» (К.Н.Батюшков «Прогулка в Академию Художеств», 1814

год)/52/. Сравним батюшковское же описание Москвы: «Против зубчатых башен

древнего Китай-города стоит прелестный дом самой новейшей итальянской

архитектуры; в этот монастырь, построенный при царе Алексее Михайловиче,

входит какой-то человек в длинной кафтане, с окладистою бородою, а там к

бульвару кто-то пробирается в модном фраке; и я … тихонько говорю про себя:

«Петр Великий много сделал и ничего не кончил». И в то же время: «Тот, кто,

стоя в Кремле и холодными глазами смотрев на исполинские башни… не гордился

своим отечеством… для того чуждо все великое… тот поезжай в Германию и живи

и умирай в маленьком городке, под тенью приходской колокольни…». («Прогулка

по Москве», 1812 года)/12/.

Итак: атрибуты Петербурга – новизна (существование в настоящем),

гармония, единство; Москвы – разновременность (т.е. существование не в

«прошлом», а вне исторического времени), разностильность.

Тему Москва-Петербург также развивал на страницах своих произведений

А.С.Пушкин.

В начале 19-го века общий облик Москвы был усадебно-дворянским. Весь

ее жизненный уклад еще был полон отзвуками 18-го века. В «отставной

столице», которую петербуржцы пренебрежительно называли провинцией,

доживали свой век отставные екатериненские вельможи.

Вспоминая Москву своего детства,Пушкин дал сжатую,но яркую

характеристику московской жизни начала 19-го века.В незаконченной статье

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7