Языческая Культура Восточных Славян (особенности архаического сознания)

символом племени – с последующим «рождением» из его брюха. Некоторые

исследователи полагают, что всем известная сказка о Красной Шапочке

содержит отголоски подобных обрядов…

Итак, прежние дети «умирали», а вместо них «рождались» новые взрослые.

В древнейшие времена получали они и новые «взрослые» имена, которых опять-

таки не должны были знать посторонние (а иногда это было первое наречение

имени). Вручали им и новую взрослую одежду: юношам – мужские штаны,

девушкам – понёвы, род юбок из клетчатого полотна, которые носили поверх

рубахи на пояске. С момента надевания взрослой одежды девушку можно было

сватать. Так начиналась взрослая жизнь.

Стоит упомянуть и ещё о таких немаловажных атрибутах внешности как

борода и коса.

Борода считалась у взрослых мужчин важнейшим символом чести. Дёрнуть за

бороду и тем более плюнуть в неё было ужасным оскорблением, за которое

могли вызвать на поединок, если не убить сразу. А коренится это в

древнейших воззрениях на волосы как на одно из сосредоточий жизненной силы

в человеке. Вспомним хотя бы змея Волоса, живой волос в речке, библейского

богатыря Самсона, чья сила помещалась в «семи косах головы его», и

остриженные волосы, которым незачем попадать в руки к злым колдунам. Не

случайно старик Хоттабыч выдёргивал волоски из своей бороды – без этого

магия не срабатывала. Не случайна и борода Черномора в пушкинской сказке…

Что касается косы, то девушка до замужества имела право ходить с

распущенными волосами, однако подобная причёска имела характер, скорее,

торжественный и ритуальный: попробуй-ка шить, готовить, стирать, ухаживать

за скотиной, распустив густые волосы длиной по колено! И девушки их

стягивали налобной повязкой, заплетали в косу – непременно одну (в знак

того, что пока холостая, «одна»). Пряди волос в косе тоже укладывали строго

определённым образом: одну поверх другой. Две косы и обратное плетение

обычаем запрещались, это была принадлежность замужней. Девичья коса

считалась не меньшим символом чести, чем борода у мужчин, и отношение к ней

было точно таким же.

Расплетение косы надвое являлось одной из главных частей свадебного

ритуала. Рассмотрим свадьбу как важную веху в жизни человека.

Дети принадлежали к роду родителей. А вот дочь-девушка, выходя замуж,

переходила в род мужа. (Именно поэтому замуж «выходят» – в смысле, выходят

из своего рода, покидают его.) Вот что означал для язычников такой переход:

девушка должна была «умереть» в прежнем роду и «снова родиться» в другом,

уже замужней, «мужатой» женщиной. Вот какие сложные превращения происходили

с невестой. Отсюда и повышенное внимание к ней, которое мы под час видим на

свадьбах, и обычай брать фамилию мужа. Ведь фамилия – это знак рода. Теперь

нам ясно, почему жених старается внести невесту через порог своего дома

обязательно на руках: ведь порог – это граница миров, и невесте, прежде

чужой в этом мире, надлежит превратиться в свою. А что белое платье? Иногда

приходится слышать, будто оно символизирует чистоту и скромность невесты,

но это не правильно. На самом деле белый – цвет траура. Чёрный цвет в этом

качестве появился сравнительно недавно. Белый же, как утверждают историки и

психологи, с древнейших времён был для человечества цветом Прошлого, цветом

Памяти и Забвения. А другим «траурно-свадебным» цветом был красный,

«чермный», как он ещё назывался. Его издавна включали в одеяние невест.

Есть даже народная песня: «не шей ты мне, матушка, красный сарафан» – песня

дочери, которая не хочет уходить из родного дома к чужим людям – замуж.

Итак, белое (или красно-белое) платье – это «скорбное» платье девушки,

«умершей» для своего прежнего рода.

Теперь про фату. Ещё совсем недавно это слово означало просто «платок»,

которым закрывали лицо девушке. Ведь с момента согласия на брак её считали

«умершей», а жители Мира Мёртвых невидимы для живых. Вот и невесту никому

нельзя было видеть, а нарушение запрета вело к несчастьям и даже к

безвременной смерти, ибо в этом случае нарушалась граница, и Мёртвый Мир

«прорывался» в наш, грозя непредсказуемыми последствиями.

Надо упомянуть и ещё об одном интересном обычае: «Не женятся на тех, с

кем вместе едят». Казалось бы, что в том плохого, если парень и девушка

дружно работают и едят из одной миски, как брат и сестра? Мы уже знаем, что

совместная трапеза делала людей «родственниками». А браки между

родственниками не поощрялись.

В условиях родового строя (и много позже) в собственном восприятии и в

восприятии общества человек оставался в первую очередь членом рода, а не

индивидуальностью. Соответственно, моральными считались только такие

поступки, которые способствовали процветанию рода. А это значит, что если

одна большая семья на своём совете решала породниться с другой, обретая тем

самым новых друзей и союзников, юноша и девушка должны были вступить в

брак, что называется, без разговоров. Именно такое поведение считалось

высоконравственным.

На русской свадьбе преимущественно звучали печальные песни. Невеста

плакала, даже если шла за любимого. И дело здесь не в трудностях жизни

замужем в прежние времена. Невеста покидала свой род и переходила в другой.

Стало быть, она покидала духов – покровителей прежнего рода и вручала себя

новым. Вот и плакала девушка, слушая жалобные песни и изо всех сил стараясь

показать свою преданность родительскому дому, прежней родне и её

сверхъестественным покровителям – умершим предкам, а в ещё более отдалённые

времена – тотему, мифическому животному-прародителю.

В некоторых областях за девичьим целомудрием очень строго следили. Но

столь же часто всё выглядело решительно наоборот: добрачные дети ни в коем

случае не оказывались помехой для свадеб. Их-то матери как раз и считались

«первыми невестами на деревне». Ведь каким было со времён глубокой

древности главное требование к женщине? Чтобы могла выносить и родить

здоровых, крепких детей. Вот и сватались парни наперебой к молодым матерям,

уже доказавшим свою женскую полноценность. А если отцом добрачного ребёнка

был знатный воин, боярин, сам князь – юную мать не только не проклинали, её

на руках носили и в своём роду, и в роду жениха: счастье в дом приманила!

Все знали, что воинов, особенно знатных вождей, осеняла милость Богов. В

Древней Руси рабыня, родившая дитя от хозяина, освобождалась из рабства.

Взросление, старение… Смерть.

С человеком никогда ничего не случается просто так. Всё, что

происходит, - знамение Богов, злых или добрых. Если кто-то внезапно

поранился – это значит, что злые духи или сама Смерть готовы им завладеть.

Опасно оставаться рядом с таким человеком, несчастье заразно и всех

втягивает, подобно водовороту. Отсюда и наш страх перед умершим: а что,

если он и меня утащит туда же – на тот свет, за грань между мирами, которую

нарушила Смерть? Поэтому традиционные русские похороны содержат огромное

количество ритуалов, призванных отдать умершему последнюю дань уважения и

вместе с тем победить, изгнать подальше ненавистную Смерть. А ушедшему

пообещать воскрешение, новую жизнь.

Как уже говорилось, при рождении ребёнка приобщали ко всем природным

стихиям. Теперь, уходя из этого мира, человек с ними прощался. Почувствовав

приближение смерти, старик просил сыновей вывести его в поле, и кланялся на

все четыре стороны: «Мать сырая Земля, прости и прими! И ты, вольный свет-

батюшка, прости, коли обидел…» потом ложился на лавку в святом углу, и

сыновья разбирали над ним земляную крышу избы, чтобы легче вылетела душа,

чтобы не мучила тело. А также – чтобы не вздумала остаться в доме,

беспокоить живых.

«Все люди одного языка, как жившие на Рось–реке, так и самые дальние

обитатели заприпятских болот, все славяне до самого Холодного моря на

севере твёрдо знали, что забота о человеческом теле совершается для

устройства души. При жизни душа и тело – одно. Как вода наполняет землю,

как в кремне таится огонь, извлекаемый ударом твёрдого железа, так душа

живёт в теле. Но и после разрушения тела сохраняется тайная связь останков

с душой. Сожигается труп на погребальном костре – и очищенная огнём душа

легко возносится на небесную твердь. Там мать и отец ждут детей, там друг

находит друга, там конец всем разлукам и – свершение каждой мечты. Покинь

тело на добычу птице, зверю, червям – и будет душа неприкаянно скитаться

близ мест, где умер человек. За лишение обряда она постарается мстить не

одним виновникам смерти тела, но всем людям без различья. Душа человека,

тело которого брошено в воду, последует за ним, и горе тому, кто, найдя

такое тело, не возложет его на костёр или не зароет в землю. Зарытое тело

избавляет людей от мести души, но по-иному, чем сожженье. В земле душа

остаётся под гнётом, не вырваться ей ни под живой свет дня, ни под

колыбельное мерцание звёзд. Как спелёнатый младенец, как зверь в тенетах

или как раб, навечно прикованный к жернову, так бессильна, неподвижна душа

того, чьё тело зарыто в земле. По времени подземный холод и мрак разъедают

душу, тоска и голод по дневному свету истощают надежды, и она,

растворённая, гаснет, как уголь под пеплом, забывает себя, подобно

зажившемуся старцу, и замирает навечно в земном покое. Поэтому враг нигде

не воздаст врагу погребения. Поэтому лучше погибнуть в бою, чем умереть

рабом и лишиться погребального костра. Россичи остерегались просто бросать

тела врагов, чтобы бродячие души не мстили, обратясь в нетопырей, не сосали

кровь росских младенцев, чтобы не навевали врагам сны, указывая путь к Рось-

реке, соблазняя чужих славянским богатством.» (В.Д. Иванов, «Русь

изначальная», стр.20)

Как представляли себе свой мир славяне-язычники? Учёные пишут, что он

казался им похожим на большое яйцо. Сохранились легенды о Великой Матери –

родительнице Земли и Неба, праматери Богов и людей. Имя Великой Матери –

Жива, или Живана. Посередине славянской Вселенной, подобно желтку,

расположена сама Земля. Верхняя часть «желтка» – наш живой мир, мир людей.

Нижняя сторона – Нижний Мир, Мир Мёртвых, Ночная Страна. Когда там день, у

нас царит ночь. Чтобы попасть туда, надо пересечь океан – море, окружившее

землю. Или прорыть колодец насквозь, и камень будет падать в этот колодец

двенадцать дней и ночей. Вокруг Земли, подобно яичным плёнкам и скорлупе,

расположены 9 разных небес. Каждое из девяти небес славянской мифологии

имеет собственное предназначение: одно – для Солнца и звёзд, другое –для

Месяца, ещё одно – для туч и ветров. Седьмое по счёту наши предки считали

«твердью», прозрачным дном небесного океана. Славяне считали, что на любое

небо можно попасть, взобравшись по Мировому Древу, которое связывает между

собой Нижний Мир, Землю и все 9 небес. Там, над седьмым небом, есть остров,

и на том острове живут прародители всех птиц и зверей. Этот чудесный остров

называли «ирием», или «вирием». Некоторые учёные предполагают, что от него

происходит теперешнее слово «рай», связанное в нашем понятии с

христианством. А ещё ирий называли островом Буяном. А как же восьмое и

девятое небеса, служащие ирию крышей? Наверняка древние славяне

задумывались, что лежит за их пределами, в бесконечной Вселенной. Быть

может, задумывались они и об иных мирах, которые должны были там

находиться.

Древние славяне считали Землю и Небо двумя живыми существами, более

того – супружеской парой, чья любовь и породила всё живое на свете. Бога

Неба, Отца всего сущего, называют Сварогом. Другое имя его было Стрибог – в

переводе на современный язык «Отец-Бог». Сварог подарил людям кузнечные

клещи, научил выплавлять медь и железо. Он установил самые первые законы, в

частности, велел каждому мужчине иметь только одну жену, а женщине – одного

мужа. Землю мы до сих пор называем матерью, и это трудно оспорить. Язычники

относились к ней с величайшей любовью, и Земля платила им тем же. Земля

была свидетельницей торжественных клятв, при этом её касались ладонью,

вынимали кусок дёрна и возлагали себе на голову, мистическим образом делая

ложь невозможной: считалось, Земля не станет носить обманщика.

Сидя на уютном пригорке, поросшем цветущими медоносными травами, наш

языческий предок чувствовал под собой живые, тёплые колени Матери-Земли. А

с высоты на него был устремлён строгий и ласковый взгляд Неба – Отца-Бога.

Славяне считали Солнце, Молнию и Огонь – два небесных Пламени и одно

земное – родными братьями, сыновьями Неба и Земли.

Солнце считалось всевидящим оком, которое строго присматривает за

нравственностью людей, за справедливым соблюдением законов. Недаром во все

времена преступники ожидали наступления ночи, скрываясь от правосудия – не

только земного, но и небесного. А священным знаком Солнца с незапамятных

времён был… крест! Не потому ли христианский крест, так похожий на

древнейший языческий символ, и прижился столь хорошо на Руси?

Бога Солнца называют Даждьбогом, от слова «дающий» – «податель всех

благ». Славяне верили, что Даждьбог ездит по небу на чудесной колеснице,

запряжённой четвёркой белых златогривых коней с золотыми крыльями. А

солнечный свет происходит от огненного щита, который Даждьбог возит с

собой. Ночью он с запада на восток измеряет нижнее небо, светя Нижнему

Миру. Дважды в сутки (утром и вечером) он пересекает Океан-море на ладье,

запряжённой водоплавающими птицами – гусями, утками, лебедями. Поэтому наши

предки приписывали огромную силу оберегам в виде уточки с головой коня. Они

верили, что славный Бог Солнца поможет им, где бы он ни находился – в

Дневном Мире или в Ночном, или даже по дороге из одного в другой. В «Слове

о полку Игореве» русские люди названы «Дажьбожьими внуками» – внуками

солнца, хотя повествуется там о событиях, происшедших без малого через

двести лет после принятия христианства.

Славянским Богом Грозы, Грома и Молнии был Перун. «Голова серебряна, ус

злат», мчался он среди туч верхом на коне либо в колеснице, запряжённой

жеребцами, белыми и вороными. Имя Перуна очень древнее, и в переводе на

современный язык означает «тот, кто сильно бьёт», «разящий». Он был

главнейшим Богом в языческом пантеоне Киевской Руси, и, вероятно, старшим

сыном Сварога. Его считали учредителем нравственного закона и самым первым

защитником правды.

Отчаянно гремит по неровностям туч несущаяся Перунова колесница – вот

откуда гром, «прокатывающийся» по небесам. Впрочем, на этот счёт бытовали

разные мнения: ещё говорили, что гром и молния – эхо и отблеск ударов,

которыми Перун награждает небесного Змея, стремящегося снова ограбить Богов

и людей – похитить Солнце, скот, земные и небесные воды. А в отдалённой

древности полагали, что на самом деле гром – это «клич любви» на празднике

свадьбы Неба с Землёй: известно же, как хорошо всё растёт после грозы.

Молнии у Перуна были двоякого рода: лилово-синие, «мёртвые», разящие

насмерть, и золотые, «живые», созидающие, пробуждающие земное плодородие и

новую жизнь. Оружием Перуна первоначально были камни, в дальнейшем –

каменные топоры и, наконец, – золотая секира: Боги не были консерваторами,

они «прогрессировали» вместе с людьми. Топору громовержца приписывалась

поистине чудесная сила. Топором ударяли по лавке, на которой кто-нибудь

умер: тем самым будет «подсечена» и изгнана Смерть. Топор крест-накрест

перебрасывали через скотину, чтобы она не болела и хорошо плодилась.

Топором чертили над больным Солнечный Крест, призывая на помощь сразу двоих

братьев-Богов. Другой символ Перуна – так называемый громовой знак, похожий

на колесо с шестью спицами. Этот знак до сих пор можно видеть на избах

старой постройки. Его резали и для красоты, и из чисто практических

соображений – в качестве громоотвода…

С Огнём славяне-язычники связывали возникновение людей. Боги сотворили

и Мужчину, и Женщину из двух палочек, между которыми возгорелся огонь –

самое первое пламя любви.

Были у славян и Боги, особо ответственные за процветание и приплод

всего живого в природе, а также за преумножение рода людского, за брак и

любовь между ними. Это – Род и Рожаницы. Согласно верованиям древних

славян, именно Бог Род посылает с небес на землю души людей, когда

рождаются дети. Рожаниц было две: Мать и Дочь. Рожаница-Мать связывалась

славянами с периодом летнего плодородия, когда созревает, тяжелеет,

наливается урожай. Ей было дано имя Лада, и с ним связано в русском языке,

пожалуй, не меньше слов и понятий, чем с родом. Лада была матерью

двенадцати месяцев, на которые делится год, и младшей Рожаницы – Лели,

Богини трепетных весенних ростков, первых цветов, юной женственности.

Именно она заботилась о едва проклюнувшихся всходах – будущем урожае. Лелю-

Весну торжественно закликали – приглашали в гости, выходили встречать с

подарками и угощением. А прежде спрашивали разрешения у Матери Лады:

отпустит ли дочь?

Сильные эмоции, неподконтрольные рассудку, физическая любовь, а с ней и

идея размножения, плодородия находились «в ведении» славянского Бога Ярилы.

Наши предки справляли праздник «Ярилки», приуроченный к 27 апреля, к самому

пику весеннего буйства природы. Целую ночь горели костры, а молодёжь

гуляла, пела песни, плясала. Все считались друг другу невестами и женихами.

Жизнь древнего человека далеко не всегда была лёгкой. Случались и

горести, и несчастья, наводившие на мысль о злых сверхъестественных

существах, стоящих за ними. Злую Богиню Морану они связывали с темнотой,

морозом и смертью. Соломенное чучело, которое сжигают во время праздника

древней языческой Масленицы, принадлежит, несомненно, Моране, Богине смерти

и холода. Каждую зиму она ненадолго берёт власть, но навек утвердиться ей

не дано: вновь и вновь торжествуют Солнце, Жизнь и Весна.

Ещё в славянской языческой мифологии известен «скотий Бог» Волос (или

Велес), отчётливо противопоставляемый Перуну, которого учёные отождествляют

с легендарным Змеем – противником Бога Грозы. Змей Волос сочетает в своём

облике мохнатость и чешую, летает на перепончатых крыльях, умеет выдыхать

огонь (хотя сам до смерти боится огня, в первую очередь молнии) и очень

любит яичницу и молоко, поэтому другое имя Волоса – Смок или Цмок, то есть

Сосун.

Но если внимательно перечитать народные легенды и сказки, окажется, что

Змей в них не только злобен, сколько неразумен и жаден. Его жаль иногда,

когда он плачет, наказанный просит о пощаде. Легко убедиться, что облик

Змея «составлен» человеческим воображением из частей, взятых от разных

животных. Быть может, в нём воплощены силы первобытного Хаоса, буйные силы

неупорядоченной, дикой, необжитой природы, зачастую враждебной древнему

человеку, но по сути своей вовсе не злобной?.. А с ними и животные

инстинкты самого человека, та область нашей личности, которая не знает

слова "надо", а только «хочу» – чистый «Ид»? на самом деле ничего дурного,

греховного в ней нет, надо лишь держать её в повиновении…

Славяне-язычники поклонялись обоим божественным противникам – и Перуну,

и Змею. Только святилища Перуна устраивались по высоким местам, а святилища

Волоса – в низинах. Есть основания думать, что укрощённый, загнанный в

подземелье Волос стал ответственным за земное плодородие и богатство. Он

отчасти утратил своё чудовищное обличье, сделался более похожим на

человека. Не зря же последний пучок колосьев оставляли в поле «Волосу на

бородку»! кроме того, прослеживается связь Волоса с музыкой и поэзией,

недаром в «Слове о полку Игореве» певец Боян назван «Велесовым внуком»…

Живя в краю, изобильном реками и озёрами, речушками и ручьями, болотами

и родниками – «студенцами», восточные славяне, естественно, выработали

целый комплекс религиозного почитания воды. Они были уверены, что самые

нерушимые клятвы – в том числе и клятвы любви – даются близ воды, она им

свидетель. Водой иногда испытывали на суде: истцу и ответчику предлагали

войти в воду на семь шагов, при этом виновный, оказавшись перед лицом

справедливой и мудрой реки, должен был непременно смутиться и тем себя

выдать. С помощью воды гадали о будущем и о женихах, наводили и наоборот,

отводили от себя чары. Особой силой наделяли славяне родниковую воду, а

всего более воду из родника, возникшего от удара Перуновой молнии, – такие

ключи назывались «гремячими».

Итак, вода – как и другие природные сути – была для славянских

язычников исконно доброй, дружественной стихией. Но, подобно всем стихиям,

заставляла обращаться с нею на «Вы». Могла ведь и утопить, погубить ни за

что. Могла потребовать жертв. Могла смыть весенним разливом деревню,

поставленную «без спросу» – без учёта особенности местности. Вот почему

Водяной, мифический обитатель рек, озёр и ручьёв, часто выступает в

легендах как существо, враждебное человеку. Видимо, опытные жители леса

заблудиться боялись всё-таки меньше, чем утонуть. Поэтому и Водяной в

сказаниях выглядит в общем опаснее Лешего.

Иногда Водяного представляли себе в виде голого обрюзглого старика,

пучеглазого и ластоногого. В других случаях он был вполне похож на человека

и от обычного доброго молодца отличался в основном тем, что с левой полы

его одежды постоянно текла вода. Самое важное в народных рассказах о нём –

то, как люди и Водяной могут поладить, выручить друг друга из беды. Эти

рассказы хранят древнюю мудрость, великую и простую науку жить во

взаимопонимании и мире с природой.

Итак, что же видим мы в описании славянского мира – мира наших предков?

Жизнь человека в гармонии с природой, их нераздельность. Жизнь в мире,

сплошь и рядом населённом разного рода Богами и живыми существами,

существование которых не ставилось ни под какое сомнение, которые так же,

как и человек, являлись естественными составляющими этого самого мира.

Человек чувствовал себя в силах повлиять на ход жизненных событий,

провоцировать какие-либо события в природе или избегать их, ведь он

находился в постоянном прямом взаимодействии с этими «высшими» силами и при

надобности, соблюдя известные ему нехитрые правила, мог всегда договориться

с ними и предупредить беду. Приметы и наветы старших были неоспоримыми

правилами жизни: они учили уважать всё, что видишь вокруг, так же, как и

людей, в среде которых живёшь, потому что каждая травинка в поле, каждое

деревце в лесу так же живо, как и ты сам, и права ваши равные. В то же

время существовала и обратная связь: разные сферы человеческой деятельности

и чувств находились в ведении определённых богов, и те, в свою очередь,

были ответственны за благополучие в жизни их «подопечных». Из такой вот

«взаимопомощи» складывалось славянское мировоззрение и нравственность,

понимание ценности жизни и добра как благодарности за данную человеку

небесами жизнь.

В конце хотелось бы привести славную песню росского племени:

Имеем мы обычаи свои,

завет отцов и вечные преданья.

И вещий сон в тени родных лесов,

и шёпот наших трав в лугах и полянах,

и шелест наших злаков в бороздах,

возделанных руками росских,

и гик коней,

и топот стад,

и грай воздушных птиц, -

всё наше здесь.

Могилы предков хранят границы,

стоят на междупутьях, наблюдают

порядок смены лет и череду

сменяющихся поколений рода.

А толпы душ, носясь в вихрях

между землёй и вышней твердью,

где обитать придётся нам

когда настанет тайный срок

блаженства вечности, -

те души совершают нам подмогу

в день трудных испытаний.

Подобно богу света, который гаснет,

умирая каждый вечер,

подобно травам и листве древесной,

светильники дыханья в человеке,

зажегшись при рожденьи,

потухнут…

Но человек – он не исчезнет,

он умер – как закат.

Он успокоен.

(«Русь Великая», В.Д. Иванов, стр.24)

Страницы: 1, 2, 3