Происхождений цивилизации

очередь обусловило нужду в небиологических средствах демографического

самоконтроля гоминидами состояния своих сообществ. Здесь и могла

понадобиться нашим предкам коллективность их средств производительного

потребления, поскольку можно показать, что между демографическим

состоянием конкретного микросоциума и степенью сложности практикуемой им

коллективной технологии имеется общее количественное соответствие. Для

обоснования этой демографо–технологической зависимости нам придется

отвлечься в несколько неожиданную область количественной теории

информации К.Э.Шеннона[24], точнее некоторых ее приложений.

Суть интересующих нас выводов из концепции К.Э.Шеннона состоит в

следующем. Представим человека, собирающегося совершить какой-то поступок

и имеющего при этом два варианта поведения в ходе совершения этого

поступка, но последствия обоих вариантов ему не ясны. Здесь человек

попадает в ситуацию неопределенности выбора образа действия из двух

альтернатив. Положим, человек получает сведения, позволяющие предпочесть

один вариант другому. Это означает, что он получил сообщение, снижающее

для него неопределенность выбора образа действия на одну единицу (из двух

исходных вариантов поведения). Такое сообщение для человека (или машины)

содержит, по терминологии К.Э.Шеннона, количество информации размером в

один бит. Если выборов образа действия больше, чем два, количества

информации, необходимой для оптимального избрания какой–то одной линии

поведения, потребуется больше, и сообщение, исключающее только одну из

трех линий поведения, будет содержать количество информации, меньшее, чем

один бит, однако, его при помощи математического аппарата теории

вероятностей можно перевести в биты. Теперь представим, что человек,

выбирающий из двух альтернатив и получивший тот бит информации, который

нужен ему для предпочтения одной из них, получает второе, но аналогичное

сообщение, которое уже никак не может повлиять на его выбор, так как он

прояснен первым сообщением. Это второе сообщение будет содержать в

подобной ситуации ноль информации. Отсюда следует вывод, что

положительное количество информации может заключаться только в сообщении,

несущем новые сведения. Есть основания считать, что человеческий мозг,

как и компьютер, оценивает количество информации, содержащейся в

поступающих сведениях, именно таким образом.

Теперь представим, что человеку или древнему гоминиду надо изготовить

два или больше одинаковых орудий (так называемый процесс репликации

артефактов). С первым орудием информационных проблем не будет, но,

изготавливая второе, создатель столкнется с информационным затруднением,

поскольку перестанет получать информацию (в количественном смысле, т.е.

новые сведения) о ходе репликации второго артефакта, так как все сведения

о нем он получил, создавая первый. Подчеркнем, что выявление этого

информационного затруднения вытекает из весьма абстрактной математической

теории и его крайне сложно представить в доступных аналогиях. Можно,

например, сказать, что создание двух идеальных копий человеку в принципе

недоступно. Можно объяснить из приведенных соображений, почему таким

изматывающим для человека является конвейерное производство, при котором

как раз необходимо тиражировать одинаковые артефакты. Наконец, можно

объяснить, с информационной точки зрения, почему отдыхом является смена

родов деятельности (такая смена избавляет человека от информационных

затруднений) и т.д.

В этой связи возникает вопрос: каким образом древним гоминидам и людям

современного типа удавалось и удается преодолевать информационные

трудности при репликации одинаковых артефактов? Возможным решением этой

проблемы является предположение, что в процессе тиражирования однотипных

артефактов их создатели постоянно допускали отклонения от стандартной

технологии воспроизводства изделий, относящихся к одному и тому же классу

орудий. Такие отклонения разнообразили стандартный процесс репликации и

облегчали ее информационный контроль. Из этого предположения следует

важный вывод, вполне поддающийся фактическому подкреплению. Суть этого

вывода состоит в следующем. Раз для успешной репликации однотипных

изделий требовались какие–то отклонения в том или ином технологическом

звене репликации подобных изделий, то такие технологические отклонения

будут более заметны в простом, а не в сложном технологическом процессе по

той простой причине, что, чем меньше технологических операций,

необходимых для создания изделия, тем сильнее будет искажен его облик при

отклонении от стандарта в какой–то операции. Напротив, если однотипные

артефакты требуют многочисленных технологических операций для своего

создания, то отклонение от стандарта в какой–то одной из этих операций

будет попросту малозаметно в общей массе результатов других

технологических операций, выполненных стандартно. Отсюда следует

небезынтересное заключение: чем больше степень сложности технологии,

необходимой для производства орудий, тем более стандартными будут

выглядеть эти орудия, и наоборот, чем проще технология, тем атипичнее

(нестандартнее) будут выглядеть артефакты, полученные в результате ее

применения. Этот вывод хорошо согласуется с археологическими фактами.

Олдовайская технология требовала порядка трех ударов для получения

характерных отщепов и ядрища с двусторонним краем[25]; технология

получения других орудий (чопперов, протобифасов и др., многие из которых,

возможно, являлись побочным продуктом производства отщепов) была не

намного сложнее (3–10 ударов на орудие). Столь простая техника

обеспечивала изготовление довольно грубого инвентаря, в котором М.Д.Лики

различила всего 9 типов[26]. Руководящее ископаемое африканского нижнего

ашеля (ручное рубило) требовало 8–10 операций для своего

изготовления[27], а древнеашельское рубило аббевильской техники — 25

операций[28] (норма нижнего ашеля — 8–30 ударов на орудие). Для получения

средне-верхнеашельских рубил применялось порядка 65 ударов (по орудиям до

100 ударов). Мустьерский нож со спинкой нуждался в 111 (по орудиям до

более 200), а ориньякский - в 251 ударе. Таким образом, рост степени

сложности технологии от типичного олдовая до ориньяка вполне очевиден.

Одновременно с усложнением технологии росла и стандартизация орудий:

низкая в типичном олдовае и раннем африканском ашеле она становится

значительной в среднем–верхнем ашеле, мустье и ориньяке. Казалось бы,

усложнение технологии должно было затруднять изготовление похожих орудий

в различных местонахождениях одной культуры, однако в действительности

все обстояло наоборот. Этот феномен традиционно объясняется ростом

интеллекта и мастерства гоминид, однако остается непонятным, что лежало в

подоплеке роста мастерства. На наш взгляд, первопричина стандартизации

орудий по мере усложнения технологии их производства состояла в том, что

необходимые ошибки их репликации менее заметны на более сложно

изготовленных орудиях. Рост мастерства и состоял в способности затушевать

отклонения репликации в массе стандартных операций. На основе такой

практики могли сложиться и начала индивидуального мастерства гоминид,

т.е. способности утрировать уже сложившиеся на практике методы массового

производства стандартных артефактов. В самом деле, из вышеописанных

приложений теории информации видно, что особые трудности составляет не

творческая, а репродуктивная деятельность, требующая для своего

осуществления известного мастерства.

Детальные показатели степеней сложности палеолитических технологий еще

ожидают разработок, учитывающих комбинацию из номенклатуры орудий (число

их типов) и количества ударов, сгруппированных в операции, необходимые

для их производства. По М.Д.Лики, Дж.Д.Кларку, Ф.Борду, количество типов

орудий достигает в типичном олдовае — 9, в развитом олдовае А — 11, в

развитом олдовае В — 13, в развитом олдовае С — 13, в нижнем ашеле — 12,

в среднем-верхнем ашеле — более 20, в мустье — более 60, в верхнем

палеолите — более 90. Эта номенклатура отражает рост технологий во

времени. Попробуем высказать предположения о природе этого процесса.

Создание орудий является двояким процессом. С одной стороны, орудия

обеспечивают соответствующую составляющую хозяйственной деятельности с

определенным уровнем эффективности. С другой стороны, орудия должны

сохранять свою принадлежность соответствующей культурной традиции,

обеспечивающей уровень их эффективности. Но задача поддержания культурной

традиции, т.е. стереотипного воспроизведения набора артефактов во

времени, сталкивается с информационными трудностями их репликации. Чтобы

поддерживать идентичность культуры во времени, ее создатели должны

находиться в одинаковых отношениях к ней и в каждый конкретный момент. С

информационной точки зрения, сообщества, производящие индустрию

определенной степени сложности, в процессе репликации своей технологии

стоят перед выбором образа действия, кратным степени сложности

технологии. Чтобы вся часть сообщества, занятая производством индустрии

находилась в одинаковом положении в производственном процессе,

оптимальное количество непосредственных создателей индустрии должно быть

близко количественному показателю технологии. Если изготовителей больше,

определенное их число начинает дублировать выборы образа действия, уже

разрешаемые соплеменниками, что является избыточным фактором репликации

культуры. Напротив, если изготовителей меньше, на них ложится двойная

нагрузка в решении информационных проблем воспроизводства стандартной

индустрии. Если же количество типов инвентаря и соответствующих им

технологических задач равноценно количеству производителей, последние

оказываются в среднем в совершенно одинаковом положении при решении

технологических проблем и связанных с ними информационных трудностей.

Такое состояние наиболее оптимально для поддержания общеупотребительного

состояния индустрии как в данный момент, так и во времени. Эту

зависимость можно переформулировать и в других терминах. Когда степень

сложности технологии эквивалентна численности своих создателей, на

каждого из них, условно говоря, приходится определенный процент от общей

степени сложности технологии, что выражает среднюю оптимальную

эффективность ее воспроизводства. Если по какой–то причине сообщество

вырастает, то, с одной стороны, в продуктах труда начинают накапливаться

нестандартные изделия, совершенно избыточные для информационного

оживления процесса репликации, поскольку они начинают дублировать друг

друга; с другой стороны, процент технологии, приходящийся на каждого

производителя, падает, что эквивалентно снижению эффективности

воспроизводства культуры. Очевидно, это не оптимальный вариант. В

противоположном случае, когда численность сообщества снижается, с одной

стороны, возрастает трудоемкость репликации культуры, а с другой —

появляется биологически неприемлемый момент деградации демографического

состояния сообщества. Очевидно, из трех возможных вариантов отношения

степени сложности технологии к демографическому состоянию сообщества

оптимальным является промежуточный, когда демографические и

технологические показатели близки.

Между тем общая тенденция демографического роста человечества и

популяций древних гоминид показывает, что в доистории, наверняка, бывали

моменты, когда демографическое состояние тех или иных сообществ

необратимо выходило за рамки баланса демографии и технологии.

Последствием этого должно было стать одновременное снижение эффективности

воспроизводства культуры и появление в ней избыточно большого количества

нестандартных артефактов. Возможным средством преодоления этого

негативного состояния могло быть введение определенных нестандартных

артефактов в номенклатуру типичного инвентаря данной культуры. Это

избавляло культуру от информационно избыточного нестандартного

инструментария, восстанавливало эффективность воспроизводства культуры и,

конечно, превращало ее в новую культуру. Например, мустьерская культура,

базирующаяся в основном на технологии отщепов, постоянно порождала тот

или иной процент пластин, которые явно не были основой мустьерской

технологии. Во время верхнепалеолитического демографического взрыва

пластины (мустьерский нестандарт) стали основой верхнепалеолитической

технологии (шательперрон, ориньяк). Другой пример — судьба олдовайских

протобифасов (типичный олдовай — 1,3%, развитой олдовай А — 2,3%),

которые в типичном олдовае не были стандартны ни по фактуре, ни по

частоте в инвентаре. В конце типично олдовайской эпохи, синхронно

развитому олдоваю А, началась территориальная экспансия человека

прямоходящего, которая в конце концов привела к его демографическому

подъему и созданию раннеашельской культуры. В раннем ашеле нестандартные

олдовайские протобифасы были несколько стандартизированы в бифасы и вошли

в основной набор инвентаря (53,2%); то же, но менее выраженно, случилось

и с синхронным развитым олдоваем В (6,3% бифасов). Примеры можно

продолжить.

В самом общем виде наше предположение о количественной связи

демографии и технологии хорошо подкрепляется примерами, отчасти

выходящими за рамки первобытности. Первый (верхнепалеолитический)

демографический взрыв человечества сопровождался верхнепалеолитической

технологической революцией. Второй (плейстоцен/голоценовый)

демографический взрыв вызвал неолитическую технологическую революцию. И,

наконец, третий (современный, начавшийся в XI — середине XVI в.[29])

демографический взрыв вызвал в Западной Европе промышленную

технологическую революцию. Эти факты представляются весьма существенными.

Возможная связь демографии с технологией проливает новый свет на

динамику развития производительных сил. Последние состоят из личного

(субъективный фактор) и вещного (средства и предметы труда) элементов,

причем саморазвитие производительных сил начинается с личного

элемента[30]. Эта схема представляется вполне правдоподобной, однако

первоначальное изменение субъективного фактора производства нам видится

не в усовершенствовании производителя, а в изменении его демографического

состояния, что влечет за собой, как обрисовано выше, технологическое

изменение средств труда. На наш взгляд, количественная корреляция

демографии с технологией выполняла двоякую функцию: поначалу

преимущественно демографическую, а затем и социальную. Для понимания

генезиса демографо–технологической зависимости у наших предков необходимо

обратиться к их истокам. Первые безорудийные гоминиды (австралопитек

афарский и его пока малоизвестные предки) происходили из среды высших

обезьян и имели сходные с последними структуры сообществ. Об этом

неопровержимо свидетельствует тот факт, что обнаруженные этнографами у

доцивилизованных народов основные формы кровно–родственных отношений

(промискуитет, эндогамия, экзогамия, матрилинейность, патрилинейность,

известные в пережитках или в полноценной форме) находят аналогии в среде

высших приматов. Согласно Дж.Круку[31], структуру сообщества высших

коллективных животных определяет уровень биопродуктивности среды

обитания. Вследствие этого у высших приматов, живущих в условиях

тропического леса (высокая биопродуктивность), складывается нежесткая

структура сообщества (например, у шимпанзе), типологически напоминающая

условия эндогамного промискуитета. В относительно менее биопродуктивных

районах (например, в условиях саванной лесостепи у шимпанзе) наблюдается

обмен самками, т.е. типологический аналог экзогамии. При этом

преимущественное положение в сообществе наследуется по материнской линии

(такая матрилинейность весьма характерна для приматов). В подобном случае

мы сталкиваемся с типологическим аналогом экзогамии с матрилинейностью,

что вполне могло бы лежать у истоков дуально–родовой организации с

матрилинейностью (“матриархатом”). Наконец, у приматов, живущих в

пустынных биотопах, встречается патрилинейная гаремная организация,

обнаруживающая сходство с прототипом отцовского рода. Природа этих

ассоциаций у приматов объясняется эволюционно-экологическими причинами. В

малопродуктивных пустынных регионах количество доступной пищи ограничено,

а потому в сообществах приматов сохраняется то минимальное количество

самцов, которое необходимо для размножения, а прочие самцы изгоняются.

Соответственно в сообществе, состоящем из самок с детенышами и небольшого

числа самцов, устанавливается гаремная структура организации. В более

продуктивных регионах (лесистая саванна и тропический лес) количество

доступной пищи велико, и в сообществах приматов, обитающих в этих

условиях, самцы не изгоняются, а отношения полов более свободны.

В зависимости от биопродуктивности своего местообитания ранние

гоминиды могли иметь тот или иной вариант структуры сообщества из числа

вышеназванных и донести признаки похожих общественных структур до эпохи

цивилизации. С наступлением цивилизованной эпохи судьба архаичных

кровно–родственных общественных структур резко переменилась, причем в

одном направлении: в цивилизованных социумах городского типа, несмотря на

некоторые пережитки (эндогамии в древнем Египте и Эламе, например),

повсеместно устанавливается патриархальная иерархическая структура,

генезис которой мог иметь древнюю эволюционную природу. Дело в том, что

городской цивилизованный образ жизни с жесткой привязкой населения к

месту и отчуждением значительной его части от самостоятельной добычи пищи

должен был поставить нормального примата, каким был человек, в

ограниченные условия существования. Определенный аналог этим условиям

обезьяны получают при содержании их в неволе, где они воспринимают

ограничения своего доступа к пище (хотя ее достаточно) как обитание в

малопродуктивном биотопе со скудными пищевыми ресурсами. Соответственно у

обезьян в неволе складываются “пустынные” структуры отношений полов, т.е.

гаремная патрилинейность. Весьма вероятно, что древние люди, обитая в

стенах ранних цивилизаций (т.е. в известном смысле “в неволе”),

реагировали на городской образ жизни аналогично, что объясняет

повсеместное распространение в цивилизованной среде иерархического

патриархата. Конечно, кровно–родственные отношения у людей современного

типа, известные этнографии, значительно сложнее, чем отношения полов у

высших обезьян, однако фундаментальные принципы организации отношений

полов (эндогамия и экзогамия, матрилинейность и патрилинейность) у людей

все-таки находят несомненные аналогии в среде высших приматов, что не

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24