Сущность сталинизма

отвечающее условиям второй половины XX века планирование с учетом рыка и

товарных отношений. В общественном сознании преобладали искаженные, очень

далекие от действительности представления о многообразии возможностей

сталинизма и о реальном развитии несоциалистического мира. Как и

подсознательный страх, политическая ограниченность, обусловленная

нарушением нормальных связей с заграницей, затрудняла осознание

необходимости радикальных перемен. Объективно в послевоенные десятилетия

нашей стране предстояло начинать развертывание НТР и переход научно-

индустриальному производству, одновременно завершая, так сказать, попутно

«доделывая» индустрию там, где она еще не закончилась. В этих условиях

почувствовать перелом процесса, начало новой стадии нового экономического

развития было не так-то просто. Во всяком случае, ни Сталин, ни его

окружение, т.е. люди, многие из которых на рубеже 20-30-х гг сумели в

сплетении общественных потребностей различить важность ускоренной

индустриализации, не смогли после войны понять качественное отличие новой

экономической эпохи от прежней. В 1931 г, когда Сталин говорил о

необходимости за 10 лет преодолеть промышленное отстаивание в России, «или

нас сомнут», но так или иначе «схватывал» - пусть не точно, искаженно -

одно из самых повелительных требований эпохи. После войны, на вершине

могущества генералиссимуса не ощутил меняющегося течения истории. В 1946

г., формулируя общие задачи страны на последовательную перспективу, и в

качестве основного, необходимость увеличения производства стали, чугуна,

угля, нефти т т.п.. Он говорил об этом так, словно не появилась возможность

использование атомной энергии, как будто не носились в воздухе идеи

кибернетики и небывалой информационной техники, не набухала вся атмосфера

общественной жизни предвестиями новой научно-технической революции.

Разумеется, суждения, содержащиеся в речи в 1946 г.., свидетельствует о

недостаточной проницательности Сталина, о том, что гением он все-таки не

был, и не только в военном деле, но и в области социально-экономической

политики, социальной теории, там, где он подвязался дольше всего и где

чувствовал себя наиболее уверенно. Гений тем и отличается, что в главном и

решающем видит то, что скрыто от среднего и даже сильного (но не

гениального) ума. Как свидетельство невозможности относить Сталина к числу

истинных гениев, его неспособности уловить принципиальную перемену

перспектив народнохозяйственного развития в 1946 г. вполне сопоставима с

ошибочной оценкой военно-политических перспектив в 1940-41 гг.. но ведь

если не гением, то все же выдающимся и опытнейшим политиком Сталин был. И

потому что его ошибка есть подтверждение объективной трудности отделения

основного от второстепенного при анализе экономических проблем конца 40-х

годов.

Результатом сложения множества фактов, действовавших в очень сложной и

трудной обстановке, явилось преобладание на протяжении еще трех десятилетий

после смерти Сталина внутренне противоречивых, непоследовательных и в этом

смысле ложных форм стало совершенно невозможным, и поэтому некоторые ее

существенные элементы более изменены. Но поскольку изменения проводились

под руководством людей и групп, не осознававших необходимости именно

коренных преобразований и так как большинство народа не ощутило еще нужды в

сдвигах всеохватывающего типа, перемены, происходившие с середины 50-гх

гг., оставались неполными, однобокими затрагивающими одни стороны

административно-командной системы и не касавшиеся других. В определенных

отношениях развитие общества стало напоминать течение слоновой болезни –

тяжкого недуга, при котором отделенные части тела начинают непомерно

разрастаться, тогда как другие остаются неизмененными.

Все пропорции организма, все его строение грозит в этом случае

приобрести уродливый, нежизнеспособный характер. Спору нет, односторонность

и внутренняя притворчивость развития в течение этих тридцати с лишним лет

проявлялись очень неодинаково. В одни годы делались попытки осуществления

сравнительно радикальных реформ, в другие – пресловутое стремление к

стабильности приводило едва ли не к полному отказу от каких – либо перемен.

Точно так же осознание необходимости подобных сдвигов, формирование их

идейных предпосылок в разное время и разных людей проходило с различной

интенсивностью. Весь период, когда руководство страной возглавил Хрущев,

отличалось от тех лет, в течение которых высшая власть находилась в руках

Брежнева. Но в нашем рассмотрении, нацеленном на то, чтобы «выстроить»

общую схему, отражающую связь итогов сталинского периода (т.е.

преобразований 30-40х-гг.) с перестройкой (преобразование 80-х), нет нужды

разбирать конкретный ход событий в промежуточные десятилетия, лежащие между

ними. Достаточно сказать, что в целом именно неполнота, несистеность,

непоследовательность изменений и вытекающая от сюда вытекающая фальшь

составили характерные свойства общественного развития в 50-70-е гг.. Как

раз эти свойства в первую очередь важны для понимания того, как соотносится

данное развитие с наследием 30-40-х гг., почему перестройка сегодня не

сводится к одному лишь преодолению сталинизма. Односторонний, половинчатый

характер сдвигов 50-х – начала 80-х годов яснее всего проявился в изменении

экономического и политического устройства советского общества в этот

период. Возрастающее несоответствие директивного планирования, вообще

административных, внеэкономических методов хозяйствования требованием

развитого и зарождающегося научно-индустриального производства заставляло

вновь и вновь предпринимать попытки изменить экономические порядки,

сложившиеся в 30-40е годы. Однако по причинам, о которых шла речь выше,

попытки эти не затрагивали основ административно-технической системы.

Создавались и ликвидировались министерства, отраслевая организация

заменилась территориально-совнархозной, совершенствовались нормативы и

системы оплаты труда. Общие же принципы преимущественно директивного

управления оставались нетронутыми. Эти принципы сохранились и в тех

немногих случаях, когда пробовали внедрить в народное хозяйство механизмы,

которые, вообще говоря, могли бы стать частью радикальных социально-

экономических преобразований: ввести хозрасчет, расширить сферу действия

товарно-денежных отношений и рыночных регуляторов, поставить заработки в

прямую связь с конечными результатами труда. Ибо ни один из планов

преобразования экономики в то время не был ни всеохватывающим ни

последовательным. Все они предполагали лишь частичные перемены, при которых

товарные, хозрасчетные механизмы должны были непонятным образом сочетаться

с сохранением в экономике приматов административных принципов, директив,

приказа, центролизированного центрообразования. Даже самая решительная из

попыток изменения экономики в 50-70-е годы – реформа 1965 г. – исходила из

того, что одновременно с провозглашением экономической самостоятельности

предприятий министерства, ведомства продолжают нести главную

ответственность за выпуск той или иной продукции и потому за ними

фактически остается верховная экономическая власть. Стремление

«задействовать» хозяйственные и товарно-денежные механизмы, ничуть не

ослабляя административно-приказное начало, всегда имеет ничтожно малые

шансы на успех. В 50-70-е годы безнадежность подобных намерений

усугублялось крайней недостаточностью их политического и идеологического

обеспечения. Конечно, и в стране в целом, и в системе хозяйствования кое-

что переменилось. Расширение масштабов экономики сделало невозможным столь

же высокую концентрацию экономической власти в центре, как это было в 30-40-

е годы. Директивный по преимуществу характер экономических отношений

сохранился, но фактическое принятие решений в несколько большей мере

распределялось по разным уровням хозяйственно-политической иерархии. Основа

хозяйственной жизни по прежнему определялась директивой, но теперь

директивы больше, чем раньше, приходилось согласовывать, «увязывать» в

различных инстанциях и на различных ступенях управления. Сильно

централизованная, командная, административно-директивная экономика в чистом

виде сменилась чуть иной разновидностью административно-директивного

хозяйствования – своего рода экономической согласования (может быть, точнее

сказать - согласовывания)[20]. В 50-70-е гг. эволюция политической системы

глубоко отличалась от предшествующего периода. Наиболее существенным

изменением явилось прекращение массовых многомиллионных репрессий,

составлявших важнейшую часть сталинских политических порядков. Политические

репрессии в послесталинскую эпоху не совершенно ушли из нашего быта;

появились даже некоторые новые их виды знаменательны, например,

неоднократно выдвигавшиеся обвинения в злоупотреблении психиатрией. Но

общей масштаб использования репрессий в качестве средства решения

политических задач и поддержания политической стабильности сократился во

много раз. «Подсистема страха» была перестроена таким образом, что ее

функционирование потеряло прежний, если так можно выразиться, необузданный

размах. Вместе с сокращением репрессий и в значительной мере вследствие в

политической системе и политической атмосфере советского общества

изменилось и многое другое, работа высших органов власти – верховного

совета, Центрального комитета партии и т.п. – приобрела большую

упорядоченность и регулярность, стало несколько более открытой. В общем и

целом политический режим перестал быть таким произвольно-тираническим,

каким он был при Сталине.

Подъем благосостояния в 50-70-е гг. выглядит внушительно только в

сравнении с нищетой 30-40-х. Даже по сравнению с положением народа в 20-е

годы основные результаты этого подъема не кажутся очень существенными. По

части питания, например, немногое оказалось заметно лучше того, что было

перед началом форсированной индустриализации. Нечего и говорить о

международных сопоставлениях: целый ряд показателей материального уровня

жизни – оплата труда, жилье, автоматизация быта – у нас, как и раньше,

гораздо ниже, чем на западе, или в ГДР, УССР, ВНР[21]. Однако основное

противоречие не в сравнениях с другими странами и периодами. Практически и

политически важнее иное. На протяжении десятилетий после смерти Сталина

реализация возможных планов поворотов в сторону повышения благосостояния

ограничивалась отсутствием экономических реформ и последовательной

демократизации. Но ничто в эти годы не сдерживало развития народных

потребностей. Вот уже где произошел действительно революционный скачок.

Рост образование и квалификации, урбанизация, ослабление всенародного

страха и оцепенение, увеличение открытости общества и проистекающее отсюда

постоянное распространение знаний о положении за рубежом, все это создавало

почву для стремительного взлета запросов, для коренного изменения

представлений о нормах и идеалах последней жизни. Начавшийся – пусть и

недостаточный – подъем благосостояния дополнительно подстегивал, ускоряя

процесс обогащения потребностей.

В 50-70-е гг. наша страна впервые в своей истории перестала быть

преимущественно крестьянской, сельской по составу населения, но стала в

этом смысле страной урбанистической, рабочей и интеллигентской. В конечном

счете, без подъема образованности, без урбанизации и формирования рабоче-

интеллентенческого большинства в стране нельзя преодолеть сталинское

наследие, осуществить реальную демократизацию нашей жизни. Несчастье

однако, в том, что социальные и культурные перемены последних десятилетий,

будучи сами по себе необходимыми и неизбежными, не были достаточными,

полными условиями прогресса. Социально-культурное развитие, не

подкрепленное экономическими и политическими реформами, как и развитие

экономики, выливалось в изолированное, половинчатое изменение отдельных

сторон общественной жизни, зачастую только усиливавшие ее диспропорции, не

способствовавшие настоящему росту глубинной культуры. Кандалы не

преобразованной административной экономики и не демократизированной

политической системы сковывали развитие сельского хозяйства, препятствовали

его совершенной интенсификации. Пока сохраняется административная,

внерыночная аграрная экономика, сокращение занятости в аграрном секторе,

какое произошло у нас становиться источником дефицита труда в сельском

хозяйстве. В развитии советского общества в течение трех десятилетий, после

того как умер Сталин и сталинищина в буквальном смысле перестала

существовать, не сделало менее острой необходимость уничтожения сталинизма,

устранения деформаций реального социализма, возникших в 30-40-е годы. В 70-

80-е такая необходимость стала еще более настоятельной, ибо исчезли

возможности хотя бы половинчатого, противоречивого движения, которые

имелись 20-30 лет назад. В 50-е г. следствием неспособности решительно

покончить со сталинизмом и следовательно идти по пути XX съезда явился

половинчатый прогресс, через 2-3 десятилетия закончившийся застоем и

предкризисной ситуацией. Теперь, если говорить о перспективе десятилетий,

попытки обойтись без радикального обновления, без перехода от

административно-авторитарной системы к хозрасчетному и демократическому,

гуманному социализму…

Обрекают страну на застойное существование, грозящее закончится

экономической и социальной катастрофой.

Противоречия 50-70-х годов создали и более глубокие, труднее

устранимые факторы, обуславливавшие возможности появления широких

настроений, не связывающих перспективу будущего страны с очищением от

сталинского наследия. Половинчатость перемен, происшедших в послесталинские

десятилетия, таким образом осложнила проблему перестройки и обновления

нашего общества, что сама эта сложность благоприятствует возникновению

иллюзорных представлений о возможности улучшить жизнь народа и

предотвратить сползание страны к кризису без устранения сталинизма, а то и

с помощью возрождения порядков сталинского типа. Сегодня, после того, как в

течение тридцати с лишним лет функционировала не сталинские – откровенно

деспотическая, - а бюрократизированная, полуолигархическая разновидность

административно-командной системы, перестраивать нужно не только то, что

сложилось в 30-40-е годы, но и то, что наслоилось (и разложилось) в 50-70-

е. Радикальное улучшение нашей жизни действительно требует устранение не

только того, что родилось в годы сталинищины. Трудности, появившиеся через

много лет после смерти Сталина, в иную эпоху, при иных руководителях,

реально, на самом деле существуют в обществе. Миллионы людей каждодневно

сталкиваются с ними, ощущая эти столкновения как проявление сегодняшнего, а

не вчерашнего зла.

Для сторонников обновления социализма, для тех, кто стремиться придать

ему гуманистический и демократический облик, наличие в обществе многих

подходов к перестройке представляется явлением нормальным и позитивным.

Плюрализм мнений и идей есть норма демократизации, и именно через

развертывание, сопоставление, соревнование различных идей пролегает лучший

путь перестройки нашего времени, движения общества к новому качественному

состоянию. Но ясно, что успех подобного движения, обеспечения победы в

идейном соревновании линии, выдвинутой руководством КПСС, требует борьбы,

трудовой и общественной активности миллионов и миллионов людей. В этой

борьбе отношение к преобразованию 30-40-х гг. и к наследию сталинизма

предстает не как проблема далекой истории. Половинчатые сдвиги

послесталинских десятилетий не уничтожили сталинизм. Он не умер, он ушел в

прошлое. Сталинское наследие, сталинские традиции все еще участвуют в нашей

общественной жизни. И как существующая до сих пор реальность многих

экономических, политических, идеологических порядков, в основе своего

сохранившихся со сталинских времен. И как обозначение главного в системе

тех деформаций сталинизма, которые должны быть устранены в итоге

перестройки. Но одновременно и в качестве символа, идеала, программы

антиперестроечных сил – как тех, что стоят за незнанию думает, что можно

избежать ее сложностей посредством воссоздания смягченной разновидности

сталинизма. Разоблачение сталинской системы, разъяснение того, что она и в

прошлом больше сковывала страну, чем развивала ее, а в нестоящем

представляет абсолютное предприятие общественному прогрессу, составляют

поэтому не приемное и немаловажное условие идейно-теоретического

обеспечения перестройки.

Приложение:

Список используемой литературы:

1. Осмыслить культ личности Сталина. Б.Н. Чистов, М.Ф. Шатров.

2. Источники спорят Ю. С. Борисов, В. М. Курицин, Ю.С. Хван.

3. Новый мир №11-12, 1988, 1989 гг.

4. Наука и жизнь №1, 1989 г.

5. Знание – сила №8, 1987 г.

6. Горизонт №3, 1988 г.

7. Нью-Йорк, 1970г.

8. Неделя №41, 1988 г.

9. Н. И. Бухарин «Экономика переходного периода»

10. Наука и изменение, 1986г.

11. Социалогические исследования № 4, 1987 г.

-----------------------

[1] Т.Лисичкин. Мифы и реальность-Новый мир, 1988, №11, с.160.

2 А.Цинко Истоки сталинизма. -Новый мир, 1988, №11-12; 1989 №1-2.

3 Журнал “Наука и жизнь” 1989 №1, с.в5

4 Обратим внимание, что это пишет автор, немного сетующий на то, что

“нашему русскому рабочему движению не удалось избежать христианизации

марксизма”. -Там же, с.55

5 Там же 1988 №11, с.48

[2] Дочь Сталина свидетельствует: «И так как отец относился к нему (сыну

Якову) незаслуженно холодно, а это было всем известно, то никто из высших

чинов военных не стал оказывать ему протекцию, зная, что это встретило бы

ярость отца. Яша всегда чувствовал себя возле отца каким-то пасынком…

Первый брак принес ему только трагедию. Отец не желал слышать о браке… и

вообще вел себя, как самодур. Яша стрелялся у нас на кухне, ночью. Пуля

прошла навылет, но он долго очень болел. Отец стал относиться к нему после

этого еще хуже…» - С. Аллилуева.

[3] Разве отмена паспортов для крестьян, обложение их непосильной «данего»

(против чего тщетно протестовал Бухарин) не явились новым введением

«крепостного права» в России в середине XX века?! И, следовательно,

сталинский режим – это, так сказать, феодальный социализм.

[4] - «Сталину … кажется, что до сих пор мы были слишком сентиментальны и

пора одуматься. Пётр I уже оказался параллельно неподходящей. Новоё

увлечение (зима 1941г. – М.К.), открыто исповедуемое (!), - Грозный,

опричнина, жестокость. На эти темы пишутся новые оперы, драмы, спектакли.

После романа и пьесы о Петре I А. Н. Толстому была заказана пьеса «Иван

Грозный»), а Эйзенштейну и Прокофьеву (с перспективой оперы, очевидно

(одноимённый фильм по свидетельству Б. Пастернака – Новый мир, 1988г., №6,

с. 218).

[5] - Сей исторический «блик» не высвечивает ли аналогичный случай якобы с

«заговором» Тухачевского и других маршалов и генералов, возжелавших

«извести царя»?

[6] В. Корбин. Посмертная судьба И. Грозного. – Знание – сила, 1987 №8,

стр. 57.

[7] О.Горчаков. Накануне, или трагедия Кассарды. – горизонт, 1988 г, №3.

[8] Горизонт, 1988г. №3

[9] С. Аллилуева. Только один год. Нью-Йорк, 1970. Стр. 339-340

[10] Canetti E. Die Yesheltene Zunuhft Aufsatge und Yeschreche Munchen,

1972 г., S. 7-39.

[11] Танки Гудериана, обойдя город с севера и с юга, углубились до 400 км

за Киевом; Жуков настаивал на этом, но Сталин отстранил (на время) его от

командования.

[12] К. Симонов «Глазами человека моего поколения». – Знамя, 1988г. №5 с.

72-73

[13] См.: Ю. Феофанов. «Мы думали, что так надо…» – Неделя, 1988г. №41.

[14] См.: Лев Троцкий. Сталинизм и большевизм – Бюллетень оппозиции,

1937г., №58-59 стр. 11,13.

[15] Н.. Бухарин. Экономика переходного периода. Часть I. Общая теория

трансформационного процесса М., 1920 г, стр 146.

[16] Robert C. Tucker. Lenin`s Bolshevism asa Culture in the Making – In:

A. Gleason P. Kener, R. Stites (eds.). Bolshevik Culture. Experiement and

Order in Russian Revolution. Bloomington (Indiana), 1985, р, 11.

[17] О. Тоффлер, Наука и изменение. – В кн.: Илья Пригожин, Изабелла

Стенирс. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 1986, с.

16.

[18] Илья Пригожин, Изабелла Стенирс. Указ. Соч., с.386.

[19] В прошлом мы использовали выражение «государственно-монополистическая

экономика социализма». Более удачный термин – монопольно-государственная

экономика, - подчеркивающий отличие нашей экономики 30-40-х годов от

экономической системы государственно-монополистического капитализма,

предложен Ю.А. Васильчуком.

[20] См. подробнее: П.О. Авен, В.М. Широнин. Реформа хозяйственного

механизма: реальность намечаемых преобразований. – Известия СО АН СССР.

1987 г. №13, сер.: Экономика и прикладная социология. Вып. 3, с. 33-37.

[21] См.: Развитие рабочего класса в социалистическом обществе. М., 1982

г., с. 429-449; Л.А. Гордон. Социальная политика в сфере оплаты труда. –

социалистические исследования, 1987, №4, с. 12-14.

Страницы: 1, 2, 3