Раскол русской православной церкви в 17 в

Начнем с богослужения. В его состав входит чтение и пение. И то и

другое в описываемое время находилось в приходских, городских и сельских

церквах в крайне плачевном положении. Еще Адам Клеменс в середине XVI века

заметил, что в церквах у нас читали так быстро, что даже тот, кто читал,

ничего не понимал. Вармунд во второй половине XVII века подтверждает это.

Между тем прихожане вменяли в заслугу священнику, если он мог прочитать

несколько молитв не переводя духа, и кто опережал других в этом деле, тот

считался лучшим.

Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого

многоголосия. Одновременно священник читал молитву, чтец – псалом, дьякон –

послание и т.д. Читали в три – четыре и даже пять – шесть голосов сразу. В

результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно,

поэтому, по свидетельству того же Клеменса, присутствующие в храме не

обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и

разговаривать, тогда как в остальное время богослужения они сохраняли

величайшую скромность и набожность.

Наше церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне

доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все их церковные

установления архидьякон Павел Алеппский, рассказывая о пении, меняет тон

речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектении, а

священники молитвы низким и резким голосом. Когда Павел, освоив русский

язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектению высоким голосом,

то Алексей Михайлович выразил удовольствие. Но Павел Алеппский делает

различие между пением собственно в России и Малороссии. В последней, по его

словам, была заметна любовь к пению и знание музыкальных правил. «А

московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и

протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали

высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их

словам подражали полякам»1. Из описания путешествия Павла видно, что на

Украине в церковном пении принимали участие все присутствующие в храме;

особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей.

В нашей церковной практике была еще одна несообразность, удивлявшая

иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. У нас

существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе

молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением,

за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-

то другой ей кланяется, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты

смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я

один имею право как хозяин?»2 Он предлагал ему приобрести своего Бога,

которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться

чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы

часть ее стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее

из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на

прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при

богослужении: присутствующие в церкви заняты были не столько общим

церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые

каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все

собрание молящихся представляло собой толпу лиц, обращенных в разные

стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры

на Св. Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились

на престол и царские врата

__________________________________________________

1,2 Митр. Иоанн. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания. СПб:

Изд. Л.С. Яковлевой, 1994 г.

закрывались, опять каждый начинал смотреть врозь, каждый обращался к своей

иконе и твердил свою простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь в этом

случае следовал общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое

вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты

службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти

всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами.

Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в

XVII веке на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли

русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный ответ, уже само

появление вопроса, вынесенного в заглавие, о чем-то говорит…

5. Никон.

Краткая биография.

«Самый великий человек Русской истории» — так назвал патриарха Никона

митрополит Антоний (Храповицкий). Но даже если стараться быть более

осторожными, то следует признать, что святитель Никон — самый великий

человек, самая ключевая личность во всей истории русского патриаршества. О

нем написано отечественными и зарубежными исследователями столько, сколько

ни об одном другом деятеле Русской Православной Церкви. И, тем не менее,

настоящее изучение богословского наследия патриарха Никона еще даже не

начиналось.

Он родился в мае 1605 года1 в крестьянской семье в селе Вельдеманове

Нижегородского края. Мирское имя — Никита Минин. Пережил очень трудное

детство со злой мачехой, тиранившей его и даже пытавшейся убить. Рано

проявил неудержимый интерес к духовным знаниям. Был послушником

Желтоводского Макарьевского монастыря, где многому, в том числе архитектуре

и строительству, учился. Затем по настоянию родни женился и стал

священником. В этом сане около 9 лет провел в Москве. Трое его детей один

за одним умерли. Тогда они с женой оба решили всецело посвятить себя Богу.

Она стала монахиней Алексеевского монастыря в Москве, а он ушел на Белое

море в Анзерский скит Соловецкого монастыря, где в 1636 году2 был пострижен

в монашество под именем Никон. С 1639 года3 иеромонах Никон стал

подвизаться в Кожезерской обители на материке.

В 1643 году4 он — игумен этого монастыря. В 1646 году5 за сбором милостыни

приехал в Москву и так полюбился 16 летнему царю своей духовностью,

глубокой аскетичностью, обширными познаниями, живым, благородным нравом,

что царь уже не отпустил его обратно, назначив архимандритом Ново-Спасского

монастыря в Москве. В 1649 году6 Собором архиереев во главе с патриархом

Иосифом Никон посвящен в митрополита Новгородского.

Когда скончался патриарх Иосиф, все в Москве могли догадываться, что

преемником его на патриаршей кафедре будет не кто иной, как Новгородский

митрополит Никон, который и при жизни Иосифа был главным советником царя

Алексея Михайловича в церковных делах и возвышался над всеми сколько

своими личными достоинствами, столько и неограниченной доверительностью и

любовью к нему государя. Никону пророчили патриаршество еще в то время,

когда он только сделался митрополитом, для этого уже тогда было достаточно

оснований.

На церемонии посвящения в патриархи в соборной церкви Никон обратился ко

всем находившимся там с такими словами: "Вы знаете, что мы от начала

приняли св. Евангелие, вещания св. апостолов, правила св. отцов и царские

законы из православной Греции, и потому называемся христианами, но на деле

не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил св. апостолов и св.

отцов, ни законов благочестивых царей греческих... Если вам угодно, чтобы я

был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой

соборной церкви пред Господом и Спасителем нашим и Его Пречистою Материю,

ангелами и всеми святыми, что вы будете содержать евангельские догматы и

соблюдать правила св. апостолов и св. отцов и законы благочестивых царей"7.

Тогда царь, все бояре, и весь освященный Собор произнесли перед святым

Евангелием и перед святыми чудотворными иконами обет исполнять все, что

предлагал Никон. И Никон, призвав во свидетели Господа, Пресвятую

Богородицу, ангелов и святых, изрек свое согласие быть патриархом. Правда,

все это об избрании Никона мы знаем только из его собственного рассказа.

Но, излагая этот рассказ, Никон говорил: "Господь Бог свидетель есть, яко

_________________________________________________

1,2,3,4,5 См. Карташев А.В. Очерки по истории русской церкви. М.: Терра,

1992 г.. Том II.

6,7 См. Митр. Макарий. История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.

тако бысть" - и смело повторял этот рассказ перед самим царем Алексеем

Михайловичем и перед своими врагами, которые могли бы обличить его в

неправде, а еще прежде смело указывал на это событие даже в печатных

богослужебных книгах1.

Объяснение столь необычной «присяги» заключается в том, что Никон очень

глубоко видел серьезное внутреннее разделение в недрах русского общества,

грозившее расколом. Это проявлялось в отступлении (апостасии) от веры и

Церкви, наметившемся в самых разных слоях общества и в разных направлениях.

Здесь — и увлечение земным благополучием за счет духовных ценностей

определенной части народа, и пренебрежение к Церкви и ее установлениям

среди части высших сословий, в том числе придворной знати, и увлечение в

этих же кругах западной культурой и образом жизни и мысли, и податливость

самого царя на некоторые антиканонические государственные мероприятия.

Последнее особенно обнаружилось в знаменитом «Уложении» 1649 года, согласно

которому учреждался Монастырский приказ как чисто светский орган управления

церковными имениями и делами, которому по гражданским вопросам оказалось

подсудным все духовенство, кроме патриарха2.

Итак, с 25 июля 1652 года Никон стал первым патриархом «Московским и всея

Великия, и Малыя, и Белыя России»3. Ему едва исполнилось тогда 47 лет4, и

он вступил на патриарший престол еще во всей крепости своих сил.

Начал он с укрепления собственной власти. Никон имел характер жестокий и

упрямый, держал себя гордо и недоступно, называя себя, по примеру римского

папы, «крайним святителем», титуловался «великим государем» и был одним из

самых богатых людей России. К архиереям он относился надменно, не хотел их

называть своими братьями, унижал и преследовал остальное духовенство. Все

страшились и трепетали перед Никоном. Историк Ключевский назвал Никона

церковным диктатором5.

Между царем и Никоном сложились не только добрые отношения, но большая

сердечная дружба. Алексей Михайлович воспринимал его как отца, называл

«собинным другом» и стал титуловать великим государем, как и себя, как

некогда Михаил Федорович титуловал своего родного отца — патриарха

Филарета. Если тогда это определялось, прежде всего, кровным родством, то

теперь — чисто духовным. А такое родство царя и патриарха — новая, высшая

ступень отношений Церкви и государства, духовного и мирского начал русской

жизни.

Протоиерей Лев Лебедев в своей статье «Десять Московских патриархов»

высказывает мнение, что Патриарх Никон был человеком глубочайшей

православной церковности, и в этом смысле являлся чрезвычайно ярким,

типическим представителем русского православия. По его мнению, задача,

которую Никон сознательно ставил для себя, состояла в том, чтобы удержать

все русское общество в целом в послушании православной Церкви в такой

обстановке, когда значительная часть общества (снизу доверху) стала заметно

от нее отходить. Отсюда и необходимость клятвенного обещания всех

безоговорочно слушаться Церкви в лице ее патриарха во всех делах чисто

духовной и церковной жизни.

Именно с этой позиции Протоиерей Лебедев представляет возможным понять и

объяснить огромную и очень разностороннюю деятельность великого иерарха.

Патриаршество Никона составляет целую эпоху в истории нашей Церкви. При нем

началось соединение двух ее частей, двух бывших митрополий, Западнорусской

(Киевской) и Восточно-русской (Московской), которые разделены были около

двух столетий6, - соединение, совершавшееся потом медленно и постепенно в

продолжение значительного времени. При нем и при его главном участии

действительно началось основательное исправление наших церковных книг и

обрядов, какого прежде у нас почти не бывало, продолжавшееся и при его

преемниках, и вслед за тем начался и русский раскол «глаголемого

старообрядства». При Никоне или, вернее, самим Никоном сделана была самая

смелая из всех когда-либо у нас бывших и решительная попытка отстоять

самостоятельность и независимость Русской Церкви от светской власти, хотя и

кончившаяся для него неудачно. При Никоне чаще, чем когда-либо, происходили

сношения Русской Церкви с Греческой по делам церковным, чаще, чем когда-

либо, приезжали к нам высшие греческие иерархи и при их участии совершались

у нас такие

______________________________________________

1,2,3,4,5 См. Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2, гл. 1.

5 См. Ключевский В.О. Русская история. Полный курс в 3-х книгах. М.: Мысль,

1993 г. Кн. 2.

Соборы, каких ни прежде, ни после у нас не бывало. Да и сам Никон, с его

необыкновенным умом и характером и с его необыкновенной судьбой,

представляет собой такое лицо, которое резко выделяется в ряду других наших

патриархов и всех когда-либо бывших в нашей церкви первосвятителей.

Патриаршество Никона продолжалось всего четырнадцать лет и четыре с

половиной месяца1. Но из них он только шесть лет был действительным

патриархом Московским и всей России и управлял Церковью, пока самовольно не

оставил своей кафедры. Остальные же восемь лет он уже не был и не назывался

патриархом Московским и всей России, а считал себя только патриархом и не

управлял Церковью, но не переставал вмешиваться в ее управление и делать

попытки к возвращению себе прежней власти, пока не был совсем низложен

сана.

Реформы Никона.

Первым и важнейшим делом патриаршества Никона было исправление

богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению было

положено еще при патриархе Иосифе, и тогда же обозначились те два правила,

которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.

Богослужебные книги исправлялись у нас при всех патриархах, когда

готовились к печати. Но правились только по славянским "добрым переводам",

или спискам. Также, как и "добрые" славянские списки, даже самые древние,

не чужды были погрешностей и немало различались между собой в некоторых

моментах, поэтому, совершенно естественно, что и в печатных книгах,

появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и

различия, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха

Иосифа у нас, наконец, ясно осознана была мысль, что исправлять церковные

книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно сверять также и с

греческими текстами. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с

просьбой прислать в Москву «ученых мужей», знавших греческий язык, чтобы

они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую

тогда намеревались вновь напечатать. Эти ученые люди успели еще при жизни

патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже кончавшуюся

печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали свои исправления в конце книги,

чтобы всю ее не перепечатывать2. Это была первая напечатанная в Москве

церковная книга, исправленная не только по славянским спискам, но и по

греческому тексту; и в этом выразился первый принцип, которого потом

придерживался Никон - исправлять богослужебные книги одновременно по

"добрым" славянским спискам и по греческому тексту.

В отправлении богослужения у нас с давнего времени допускалось крайнее

бесчиние, происходившее от многоголосия и от хорового пения. Службы

совершались сразу многими голосами: один читал, другой в то же время пел,

третий говорил ектении или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и

совершенно различное. А при хоровом пении слова растягивались до

бессмыслия, с переменой ударений, заменой полугласных букв на гласные,

прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый

Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали даже

некоторые из светских людей, таких как Федор Ртищев, и два самых

авторитетных московских протоиерея: казанский - Неронов и благовещенский –

Вонифатьев (царский духовник). К ним присоединились Новгородский митрополит

Никон и сам царь. А патриарх Иосиф посоветовался с Цареградским патриархом

Парфением и другими греческими иерархами и решил, что "подобает ли в

службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие". Иосиф с

Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его

синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и

единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно3. В этом выразился

второй принцип, которого также постоянно придерживался Никон: во всех

случаях недоразумений при исправлении церковной обрядности просить совета и

решения Восточных первосвятителей).

Появились новые обстоятельства, которые вынудили не только не прекращать, а

напротив, с еще

большей энергией продолжать начатое дело исправления церковных книг и

обрядов. При царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, прибывали в

Москву греческие иерархи и другие

_______________________________________________

1,2,3 См. об этом Митр. Макарий, История русской церкви. Т. V, отдел 2,

гл. 1.

духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго.

Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать

в нашей Церкви некоторые расхождения с чинами и обрядами Греческой Церкви и

некоторые "новшества", каким особенно казалось им употребление двуперстия

для крестного знамения. Это новшество, несмотря на решение Стоглавого

Собора, слабо проникало в народ, который издревле от предков привык

креститься тремя пальцами. Но при патриархе Иосифе, будучи внесено в

некоторые учительные и богослужебные книги, стало распространяться,

утверждаться и наиболее бросаться в глаза восточным единоверцам. Гостил так

же в Москве Иерусалимский патриарх Паисий. Он тоже заметил новшества в

русской церковности и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и

другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отправили

с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там

церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Арсений, возвратившись в

Москву, привез с собой "Статейный список", в котором подробно изложил свой

жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых

других церковных предметах, которыми русские отличались тогда от греков, а

также привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне

монахи всех греческих монастырей, собравшись на соборе признали двуперстие

ересью, сожгли московские книги, в которых было напечатано о нем, как книги

еретические, и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги.1

Все это должно было еще больше встревожить царя и церковные власти в Москве

и показать им, до чего могут довести те обрядовые разночтения, которые

находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6