Культурно-бытовой облик учащихся начальной и средней школы XIX начала ХХ веков

получившему аттестат сомнений в приеме в какой бы то ни было университет не

было, то окончившие гимназию обычно в эту форму сразу же облачались[365].

Действительно, окончание школы означало резкий перелом в статусе

человека: «Между гимназистом и студентом грань очень резкая. Гимназист –

«мальчик», в лучшем случае – «юноша», студент же – «молодой человек»!

Гимназист подвержен каждодневной классной дисциплине; он должен

каждое утро являться в гимназию и отбывать там 5 часов уроков. Ему кроме

того задают уроки на дом. Гимназист не выезжает, не появляется в свете, а

только может быть на «танцевальных утрах». Вообще, к нему относятся совсем

не как ко взрослому»[366].

Теперь осталось только отметить такие черты культурно-бытового облика

учащихся, как их внеклассные интересы: увлечения и круг чтения.

6. Внеклассные интересы

Важной составной частью культурно-бытового облика учащихся были и

внеклассные интересы. В их жизни была не только школа и игры, характерные

для всякого ребёнка, но и интересы, которые, впрочем, были не у любого

учащегося. Чаще всего они зависели от уровня учебного заведения; школа всё

равно играла решающую роль, так как она, много или мало, но всё же влияла

на учащихся. В школах, где царила распущенность, у школьников были и

соответствующие внеклассные интересы, но в учебных заведениях с более или

менее высоким уровнем образования и воспитания у учащихся были и более

серьёзные увлечения.

6.1. Увлечения

Среди серьёзных внеклассных увлечений, недетских игр учащихся нужно

отметить, прежде всего, рукописный журнал. Этим увлекались в большинстве

учебных заведений («Конечно, у нас был и свой рукописный журнал. Эта затея

повторяется, кажется, во всех учебных заведениях. Были у нас и поэты и

беллетристы…»[367]), как, например, в Университетском пансионе, где учился

Д. Милютин: «Некоторыми из учеников старших классов составлялись, с ведома

начальства, рукописные сборники статей, в виде альманахов… или даже

ежемесячных журналов, ходивших по рукам между товарищами, родителями и

знакомыми»[368]. Увлекались изданием рукописного журнала и в классе

С.Аксакова в начале девятнадцатого века: «Александр Панаев издавал тогда

письменный журнал под названием «Аркадские пастушки», которого несколько

нумеров и теперь у меня хранятся. Все сочинители подписывались какими-

нибудь пастушескими именами, например: Адонис, Дафнис, Аминт, Ирис, Дамон,

Палемон и проч. Александр Панаев был каллиграф и рисовальщик, а потому сам

переписывал и сам рисовал картинки к каждому нумеру своего журнала,

выходившему ежемесячно. Поистине, это было двойное детство: нашей

литературы и нашего возраста. Но замечательно, что направление и журнальные

приемы были точно такие же, какие держались потом в России несколько

десятков лет»[369]. Традиция сохранилось и во второй половине XIX века – А.

Рубец пишет: «В шестом и седьмом классах несколько хорошо писавших

сочинения учеников решили издавать журнал: «Родная правда». В этом журнале

были всевозможные отделы: сначала передовые статьи, вторая часть –

стихотворения, басни, сатиры, афоризмы, акростихи, третья часть была

посвящена педагогическим статьям […] Первый номер состоял из 20 листов

почтовой бумаги большого формата и был переписан в пяти экземплярах. Все 6-

и и 7-иклассники рьяно взялись за работу, чтобы поскорее вышел первый

номер. По выходе, он произвёл громадное впечатление на учащихся,

преподавателей, а в особенности на гимназическую администрацию –

инспектора, директора, попечителя и т.д.»[370].

Занимались созданием рукописного журнала и герои произведения Н.

Гарина-Михайловского «Гимназисты»: «Был выяснен и материальный вопрос.

Необходимые средства получались равномерным распределением расходов между

участниками. Главный расход заключался в бумаге и переписке статей. Ввиду

ограниченности средств решено было издавать журнал в двух экземплярах, из

которых один переходил бы из рук в руки по мере прочтения, причем право

держать у себя журнал ограничивалось сутками. Были намечены и отделы:

беллетристический, политико-экономический, исторический, научный, критика и

фельетон с картинками из общественной жизни»[371].

Предоставляла возможности для развлечения учащихся и школа, например,

в гимназии, где учился вышеупомянутый С. Аксаков, увлекались театром: «В

эту же зиму составился в гимназии благородный спектакль. Два раза играли

какую-то скучную, нравоучительную пиесу, название которой я забыл, и при

ней маленькую комедию Сумарокова «Приданое обманом». В спектакле я был

только зрителем… много было охотников постарше меня…»[372]. Ставились

учащимися спектакли во второй половине XIX века: «На масляной у нас обычно

всегда бывало какое-нибудь празднество, например, устраивался спектакль,

один раз давали «Наталку Полтавку» Котляревского. Спектакль прошёл очень

удачно; женские роли – Наталки и её матери Терпелихи – исполняли мальчики,

имеющие хорошие голоса. Непритворно плакали и страдали они, так что

вызывали слёзы даже у взрослых посетительниц этого спектакля… Сцену и

декорации мы всегда сами устраивали и рисовали»[373]. Такие спектакли могли

быть часто просто в виде игр: «Иногда, в часы игр, ученики устраивали что-

то вроде спектаклей, показывали фокусы с платками, монетами, картами, даже

аппаратами из папки… Разыгрывали мы подчас и пьесы, которые сами сочиняли.

Помню, что и я написал… какую-то пьесу на немецком языке, которая игралась

у нас…»[374].

Могло быть и другое обучение по желанию, например, танцам и музыке,

как это описывают Д.Засосов и В.Пызин (они пишут, конечно же про начала XX

века): «Кроме учения гимназия занимала учеников хоровым пением, игрой в

великорусском и духовом оркестрах, за отдельную плату можно было обучаться

танцам и игре на рояле или скрипке. Прогимназический хор кроме духовного

пения разучивал произведения светского характера - торжественные кантаты,

русские песни»[375]. Их слова подтверждает и А.Позднеев: «К 7 классу,

кажется, относится увлечение танцами. До того мы танцевали кто как хотел,

не смущаясь этим, но выросши и начав участвовать в вечеринках товарищей не

хотели ударить лицом в грязь. В гимназии для желающих ввели обучение

танцам…»[376].

В средних учебных заведениях в XIX веке предлагались такие внеклассные

занятия, как литературные беседы (литературные собрания), что следует из

циркулярного письма попечителя Петербургского учебного округа М.Н. Мусина-

Пушкина директорам гимназий об обязательном введении литературных бесед для

учащихся:

«Твёрдое изучение отечественного языка и словесности составляет одно

из основных знаний гимназического курса.

В постоянной заботливости об усилении успехов в сих предметах и желая

возбудить соревнование между воспитанниками гимназий Петербургского

учебного округа, я с предварительного согласия господина министра народного

просвещения нахожу полезным независимо от теоретического преподавания

разных отраслей русской словесности и практических упражнений учредить в

каждой гимназии для VI и VII классов, по одному разу в 2 недели

литературные беседы, на которых ученики должны поочередно читать свои

сочинения, сообщать друг другу свои замечания и пользоваться указаниями

наставников.

Сии литературные беседы должны производиться под руководством

старшего учителя словесности и логики, в присутствии Вашем, милостивый

государь, [и] инспектора гимназии, учителя русской грамматики и тех

преподавателей прочих предметов, к части которых, по предварительным

соображениям будут относиться предстоящие к прочтению и разбору сочинения,

а самые сочинения, с прописанием сделанных замечаний, должны быть

представляемы мне по истечении каждого учебного месяца…»[377].

Довольно подробно этот вид увлечений гимназистов описал Н. Маев: «…не

могу молчать …об одном прекрасном установлении, которое имело громадное,

благотворное влияние на нас, юнцов, и приохочивало к серьёзным учёно-

литературным трудам. Я говорю о литературных беседах, введённых, если не

ошибаюсь, с 1852 года. Сущность их заключалась в следующем.

Каждый воспитанник VI-VII классов должен был написать, в течение года,

одно серьёзное сочинение; от него требовались ссылки на источники, которые

он пользовал. Для сочинения могли быть избранны темы: по истории,

географии, истории литературы. Написанное сочинение рассматривалось и,

конечно, в случае надобности, исправлялось. Преподавателем словесности

затем передавалось другому преподавателю: истории, географии или

словесности, по принадлежности, который прочитывал его и составлял

рецензию. После того сочинение передавалось одному из учеников, сотоварища

автора по классу, который в свою очередь составлял рецензию. Раз в неделю,

вечером, назначалась «литературная беседа»: собирались ученики VI-VII

классов, несколько преподавателей, инспектор и директор. Воспитанники

садились на партах или школьных скамейках, как их тогда называли, а

преподаватели и начальство размещались на стульях, по обе стороны кафедры.

Обстановка выходила достаточно торжественная, и во всяком случае – не

заурядная. Автор сочинения всходил на кафедру и читал его; затем

прочитывалась рецензия преподавателя и ученика, сотоварища автора.

Начинались прения, в которых принимали живое участие также и воспитанники.

Всё это было для нас ново, завлекательно, нисколько не напоминало школьную

рутину и было подготовкой к близкой уже для нас университетской

деятельности. Литературные беседы затягивались иногда до 11 часов; спорами

одинаково увлекались и преподаватели и воспитанники»[378]. Но то, что

литературные собрания происходили ещё до 1852 года, подтверждает хотя бы

описание Д. Милютина, который учился в Университетском Пансионе. Он

отмечает: «В известные сроки происходили по вечерам литературные собрания,

на которых читались сочинения воспитанников в присутствии начальства и

преподавателей»[379]. Хотя такие дополнительные занятия, делаясь

практически обязательными, могли перестать быть увлекательными и для

учителей, и для гимназистов: «… бывали у нас в гимназии чтения избранных

ученических сочинений, в присутствии директора, учителей и всей гимназии;

помню, что наскучив поправкою наших бумагомараний, давал он (- учитель

словесности) нам какие-то стихи и прозаические статьи… и заставлял нас

читать их, под видом наших сочинений»[380]. Но все-таки там, где

литературные беседы не были обязательными и происходили не слишком часто,

они могли действительно увлечь учащихся, как, например, одноклассников Н.

Бунге и Н. Забугина. Эти два мемуариста вспоминают о литературных беседах

так: «В них могли принимать участие ученики только двух высших классов, но

они не имели для учеников обязательного характера… Беседы происходили один

раз каждые три недели; одни ученики читали свои сочинения, другие читали

разборы этих сочинений, при чём дозволено было вступать в словесные прения,

под руководством педагогического персонала… Беседы эти имели в первое время

большой успех: ученики ретиво взялись за разработку сочинений на разные,

большею частью, отвлечённые и очень интересные темы, а словесные прения

между авторами и критиками были очень оживлёнными»[381].

Часто в учебном заведении не было даже приличной библиотеки: «В

гимназии посторонние книги были в чрезвычайно редком обращении… Книг же

специально для детского и юношеского возраста в гимназии и в помине не

было…»[382]. Хотя нередко были случаи, когда сами учащиеся стремились к

самообразованию, и тут им гимназическое начальство могло даже помешать, как

это случилось с одноклассниками А. Рубца: «… в 1856 году профессор

киевского университета Селин сделал объявление, что он будет читать для

всех, кто только пожелает присутствовать на его лекциях, - о драме,

трагедии вообще и драматургах Англии, Франции, Испании и Германии…

Все старшие гимназисты первой гимназии были очень обрадованы, когда им

разрешили посещать лекции Селина в здании университета после обеда […] К

сожалению, начальство наше прекратило посещения наши лекций, побоявшись,

что мы не будем иметь времени приготовлять уроки. Мы ужасно были опечалены

и озлоблены против начальства…»[383].

Вообще у учащихся было, естественно, немало запрещенных начальством

развлечений. Ученикам было запрещено посещение театра, кинематографа

(«Многие увлекались кинематографом, с чем бороться было трудно - густая

сеть синема раскинулась по всему городу»[384]), и много других

увеселительных мест. Так, по «Правилам относительно соблюдения порядка и

приличий учениками Новочеркасской гимназии» учащимся воспрещалось «посещать

маскарады, буфеты, бильярдные, балкон и галерею театра и все увеселительные

сады, кроме городского Александровского»[385]. Впрочем, если верить А.

Позднееву, в начале XX века в том же Новочеркасске, в его театре для

учащихся даже «был отведён пятнадцатый ряд партера с пониженной стоимостью

билета 50 копеек»[386].

К середине 50-х гг. А.Скабичевский дает следующее описание

просмотренного им в театрах репертуара: «Как и все гимназисты старших

классов, я был большой театрал и пользовался каждым случаем побывать в

театре… Впрочем, я был невзыскателен по части выбора пьес и в оценке

актеров был полный профан, слепо следуя за голосом молвы. Любимейшими

зрелищами для меня были трескучие мелодрамы с обильными пролитиями если не

крови, то слез, вроде «Графа Угодино», «Тридцать лет или жизнь игрока»,

«Лучшая школа – царская служба» и т.п.» [387].

А. Позднеев подробно перечисляет спектакли и оперы, которые он

посетил, будучи учащимся в начале XX века: «… учёба во втором и третьем

классах принесла повышение интереса к театру и посещение его. Если во

втором классе нас водили в театр на исторические пьесы (… «Измаил»,… «Пожар

Москвы»), то в третьем классе начинается знакомство с литературно-

художественным репертуаром: в ноябре 1904 года мы видели «Ревизора» Гоголя,

в феврале были на «Юлии Цезаре», а на масленице – на исполнении «Женитьбы»

Гоголя… Зимой в декабре пришлось в первый раз слушать оперу в нашем театре.

Приезжая труппа исполняла «Аскольдову могилу» Верстовского … На каникулах

смотрели «Камо грядеши» по Сенкевичу, в феврале драму «Борис Годунов»… были

на пьесе «Ермак»… В октябре [1907 года] мы смотрели драму Алексея Толстого

«Иван Грозный», «Последнюю жертву» Островского, в декабре – «Гусарскую

лихорадку», «Горе от ума» Грибоедова и «Недруги» Карпова, в январе –

«Золотое руно» Пшебышевского, а в апреле три вечера подряд были посвещенны

прослушиванию самых популярных опер – «Риголетто», «Демон» и «Фауст»… В мае

– опер «Евгений Онегин» и «Ромео и Джульетта» приезжей оперной труппы.

Количество посещения театра в этот учебный год [1908] увеличилось: осенью я

смотрел пьесы «Вишнёвый сад» Чехова, «Разбойники» Шиллера, его же

«Коварство и любовь», «Плоды просвещения» Толстого, «Маленький Йольф»

Ибсена, «Дни нашей жизни» Л. Андреева. В 1909 году смотрел «Горе от ума»

Грибоедова, «Ревизор» Гоголя, «Кукольный дом» Ибсена, «Царь Фёдор Иванович»

Толстого, «Синяя птица» Метерлинка, «Казнь» Ге… Ряд спектаклей посещали

целым классом, беря ложу… Я посещал и оперу. В оперном театре за лето я

посмотрел 10 опер: «Кармен» Бизе, «Демон» Рубинштейна, «Русалку»

Даргомыжского, «Пиковую Даму» Чайковского, «Дубровского» Направника, «Ромео

и Джульетту» Гуно, «Гугеноты» Мейербера, «Лакме» Делиба, «Травиату» Верди,

«Миньон» Тома и «Жизнь за царя» Глинки»[388].

Как видно, у учащихся были и такие увлечения, которые обычно у детей

не бывает, только у взрослых. Но ввиду их особого положения, более сильного

влияния начальства, увлечения школьников часто зависели именно от политики

в этой области самого учебного заведения. Та же ситуация происходит и с

кругом чтения учащихся.

6.2. Круг чтения

Среди серьезных внеклассных увлечений учащихся, как и у многих других

более или менее образованных людей, было, конечно же, и чтение. Хотя круг

их чтения на самом деле не отличался такой уж серьёзностью. В самом начале

XIX века он был примерно такой: «В моей памяти очень живо сохранился наш

библиографический реестр. Это были, во-первых, произведения отечественной

поэзии… наша сказочная литература: Еруслан Лазаревич, Бова Королевич,

Королевна Гринцевана и проч. Романы и повести, в особенности Зряхова и

Кузьмичева: Битва русских с Кабардинцами; Дочь разбойницы, или любовник в

бочке; Приключения Мирамонда-Эмина. Во-вторых, переводы: арабские сказки,

наш любимец Апулей, Ромул г-на Ла-Фонтеля (так гласила надпись); сочинения

мистрис Редклиф; Юнговы нощи; Потерянный рай, одна часть миссиады

Клопштока; Прогулки и любовные забавы Августа II короля Польского. Один том

сочинений принце де-Линя, Руководство к полевой фортификации и проч. Из

этих названий видно, что в выборе книг мы не руководились собственным

вкусом, а читали все, что попадалось нам под руку»[389].

Д. Милютин даёт описание круга чтения учащихся в конце 20-х годов: «Мы

зачитывались переводами исторических романов Вальтера Скотта, новыми

романами Загоскина, бредили романтической школой того времени, знали

наизусть многие из лучших произведений наших поэтов»[390].

Не особенно сильно изменился круг чтения у учащихся к сороковым годам.

По крайней мере таким он был в первой Киевской гимназии: «Прочли Вальтер-

Скотта, что было Диккенса, своих писателей старых, в особенности Загоскина,

войну 12 года Михайловского-Данилевского»[391].

П. Боборыкин пишет о конце сороковых – начале пятидесятых годов. Он

рассказывает о себе и своих одноклассниках: «Разумеется, мы бросались

больше на романы. Но и в этой области рядом с Сю и Дюма читали Вальтера

Скотта, Купера, Диккенса, Теккерея, Бульвера и, поменьше, Бальзака. Не по-

французски, а по-русски прочел я подростком «Отец Горио»…

Наших беллетристов мы успели поглотить если не всех, то многих,

включая и старых повествователей, и самых тогда новых, от Нарежного и

Полевого до Соллогуба, Гребенки, Буткова, Зинаиды Р - вой, Юрьевой (мать А.

Ф. Кони), Вонлярлярского, Вельтмана, графини Ростопчиной, Авдеева - тогда

«путейского» офицера на службе в Нижнем.

«Евгений Онегин», «Капитанская дочка», «Повести Белкина», «Арабески»

Гоголя, «Мертвые души» и «Герой нашего времени» стояли над этим. Тургенева

мы уже знали; но Писемский, Гончаров и Григорович привлекали нас больше.

Все это было до 1853 года включительно»[392].

А. Скабичевский описывает то же время, но несколько другой круг

чтения: «Читал я… не всё, что попадалось под руки, а с выбором,

систематически. Так в течение последних двух лет курса успел познакомится

со всеми русскими классиками, начиная с Ломоносова, Державина и Карамзина и

кончая Жуковским, Пушкиным, Гоголем и Лермонтовым. Позднейшей литературы

для меня ещё не существовало. Я не слыхал ещё даже имен Тургенева, Л.

Толстого, Белинского, а тем более Герцена или Чернышевского […] Исключение

было за одним Гончаровым»[393].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16