Журналистика конца XIX века

для городского мещанства, для дворников, ямщиков, квартальных, кухарок,

прислуги, словом «для улицы», это уже нечто совершенно другое, это издание

по преимуществу бульварное типа «Московского листка» или «Петербургской

газеты». Бульварность не является показателем политического направления

газеты она скорее определяет читательскую аудиторию издания. Та или иная

степень бульварности, как это следует из приведенной нами схемы, была

свойственна и некоторым дворянско-монархическим изданиям («Гражданин»), и

буржуазно-монархическим, и в некоторой степени даже отдельным буржуазно-

демократическим.

Адрес читателя, следовательно, помогает решить вопрос о месте издания

среди журналов и газет того или иного направления, но не определяет

направления издания в целом.

Всякий печатный орган стремится найти поддержку в более широких слоях

читателей, ибо этого требуют его экономические интересы денежного порядка.

Но это стремление не бесконечно оно всегда в той или иной степени

ограничено классовыми или партийными интересами редакции этого издания.

Следовательно, выбор читательской аудитории всегда ограничен рамками

политического направления того или иного печатного органа. Буржуазно-

монархическая газета, вполне добропорядочная или совершенно бульварная, не

могла адресоваться с успехом к рабочему классу или беднейшему крестьянству.

Прежде чем выяснять, к каким читательским слоям адресовались газеты и

журналы того или иного направления, рассмотрим, что из себя представляла

читающая часть России в 80-х годах прошлого столетия. Проведем некоторым

образом ретроспективное социологическое исследование читательской аудитории

этих лет.

По первой Всероссийской переписи (1897 года) население России

составляло 125,6 миллиона человек. Грамотных среди них было 26,6 миллиона.

Это 21,1% от общего количества населения. Но нас интересуют не все

грамотные, а лишь те из них, кто мог быть читателем общественно-

политической периодики, причем достаточно активным читателем. Под этим

понятием мы разумеем не столько способность много и с выбором читать, но и

подвергаться воздействию периодики, воспринимать ее идеи осмысленно и

формироваться под ее воздействием в качестве настоящих или будущих

общественных деятелей. В таком случае, думается, правомерно будет исключить

из этого общего числа грамотных 1,2 миллиона детей в возрасте до 9 лет

включительно, а также старцев, которым перевалило за 80 лет, среди 812

тысяч которых грамотных было примерно 78 тысяч. Исключим также 9 тысяч

грамотных из лиц неизвестного возраста. В общей сложности из общего числа

грамотных читателями общественно-политической периодики могли быть,

вероятно, не более 25 миллионов человек, так как многие дети и старше 9 лет

долгое время ею вообще не интересовались. Но и среди взрослого населения

было немало таких грамотеев, которые за всю свою жизнь прочитали только

букварь да закон божий. Грамотность крестьян находилась в основном на этом

уровне. И хотя в целом грамотность сельского населения была в два с

половиной раза ниже грамотности городского, общее количество грамотных

достигало здесь примерно 5 миллионов человек. Сейчас мы можем лишь

произвольно отнести примерно половину этого количества к тем грамотным,

которые хотя бы от случая к случаю прочитывали газету или журнал. Итак, при

самом оптимистическом подсчете остается лишь 20 миллионов читателей

периодики на 125,6 миллионов человек, населявших страну.

С точки зрения сегодняшнего дня это безмерно мало, и если сравнивать

Россию конца XIX века с наиболее развитыми капиталистическими странами того

времени: Францией, Англией, Германией, США.

Но по сравнению с дореформенным временем в этом отношении в России

произошел очень заметный рост. В 1860 году на территории России проживало

74 миллиона человек, а грамотных была лишь часть этого количества, то есть

менее 5 миллионов человек. Читателей же, вероятно, не более 4 миллионов.

Причиной являлся общий процесс развития капитализма в России, который

получил благоприятную почву в результате отмены крепостного права и

проведения буржуазных реформ 60-х. годов. Росли города, увеличивалось

количество фабрик и заводов, возрастала сфера обслуживания городского

населения, а вместе с тем и нарастала потребность в людях, получивших хотя

бы минимальное образование. Собственно не «хотя бы», а именно минимальное,

так как распространение более основательного образования среди трудящихся

таило в себе уже определенную опасность для господствующих классов.

Рост грамотности в пять раз произошел не за счет заметного

распространения высшего образования среди дворянства и детей крупных купцов

и заводчиков, а за счет распространения низшего начального образования

среди городских низов и крестьянства. Причем «образованный» таким образом

крестьянин и пополнял в основном армию городского трудового люда.

В послереформенный период в России наблюдалось заметное развитие

системы начального образования. Произошло значительное увеличение общего

количества сельских и городских начальных училищ. По справке словаря

Брокгауза и Ефрона до 1880 года земства открывали в среднем около 800

сельских училищ ежегодно. Земства внесли значительный вклад и в систему

подготовки учительских кадров через созданные ими учительские семинарии,

впервые стали привлекать к учительству женщин.

„Мелочи жизни"

Лишенная возможности говорить о наболевших вопросах времени, буржуазно-

либеральная печать в 80-е годы упивалась «мелочами жизни». Разумеется,

мелочь мелочи рознь. Они отличались друг от друга и по масштабам и по

характеру. Но все же это были настоящие мелочи, ибо все вопросы

«государственной важности» были правительством изъяты со страниц

периодической печати. А к «вопросам государственной важности» правительство

причисляло, например, такие, как крупный выигрыш в карты частного лица,

несчастный случай на железной дороге, оскорбление, нанесенное в дворянском

собрании, городские выборы, неправильные действия общественных банков и

т.п. И уж, конечно, то, что было меньше калибром, по своей общественно-

политической значимости не могло не быть «мелочью» в самом точном и полном

смысле этого слова.

Культ мелочей в печати не был следствием только правительственной

политики в области печатного слова. Он органически вытекал из всей

атмосферы политической реакции в стране из таких связанных с ней явлений,

как утрата больших общественно-политических идеалов значительной частью

интеллигенции, из теории «малых дел», из торжества новых, буржуазных нравов

,в прессе, из ее ориентации на мещанские обывательские слои города и

деревни. «В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в

завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. Это единственный ресурс, к

которому прибегает человек, чтобы не задохнуться окончательно, и в то же

время это легчайшая форма жизни, так как все проявления ее заключаются в

непрерывном маятном движении от одного предмета к другому, без плана, без

очереди, по мере того, как они сами собой выплывают из бездны случайностей»

(«За рубежом», т. XIV, стр. 237).

Именно так, хаотично, без всякого отбора и без всякой взаимосвязи

подавались дворянской и буржуазной печатью малозначимые. Для общественно-

политического развития страны, но интересные, сенсационные для обывателя

факты. Вот героем многих дней в прессе стал, например, сотник Пешков,

который приехал из Сибири в Петербург верхом на коне, проделав в общей

сложности путь в 8 тысяч верст. Газеты детально описывали подвиг героя, его

портрет, его привычки и особенно его коня по кличке Серый, который, как

оказалось потом, понравился наследнику Николаю Александровичу и к умилению

журналистов был ему подарен; сотником. А вот на некоторое время героем дня

стал репортер Готберг, более известный среди газетчиков по имена Яша. В

саду «Аркадия» опереточная актриса Волынская раза два хватила Яшу по голове

зонтиком. В связи с разбирательством этого дела у мирового судьи газета

«Минута», например, опубликовала отчет размером в 9 столбцов на полторы

страницы! Здесь была дана подробная характеристика «обвиняемой», ей

карьеры, ее костюма, ее связей, столь же подробная характеристика Яши, его

гражданского истца, публики, реакции Петербурга на процесс и т.д. «Это

была, конечно, чепуха, но настолько необыкновенная, такая задорная и

шаловливая, что читатель пялил глаза и облизывался. Газета шла бойко...».

Газеты упивались скандалом с мукой Пухерта, в которой оказались

личинки куколована, убийством артистки Висновской в Варшаве, писали о

народном восторге по поводу открытия нового канала в Петербурге и

присвоения ему имени Александра III, о юбилее митрополита Ионна

Кронштадского и т.д. и т.п. Факты и фактики которые ничего существенного не

выражали и никого не задевали, существующий порядок под сомнение не

ставили.

Столь же мелкими, незначительными были и проблемы, которые поднимались

в буржуазной печати. Скорее это были лжепроблемы, если сопоставлять их с

настоящими больными вопросами времени. По мнению журналистов того времени,

особенным искусством по части постановки таких «проблем» отличалось «Новое

время» Суворина. Так, в 1891 году газета выдвинула на повестку дня вопрос о

вредности для здоровья маргарина, изготовлявшегося на заводе Андерсона на

Обводном канале в Петербурге. Почти два месяца газета вела кампанию по

маргариновому делу, подключив к ней не только другие газеты, но и научную

общественность. Газеты возликовали по поводу своей победы, когда узнали,

что предержащие власти постановили перенести завод в провинцию, а в столице

разрешили продавать маргарин не иначе как из специальных бочек с красными

предостерегающими вывесками: «Маргарин». И вдруг шум затих самым

неожиданным образом, как и возник. Поговаривали, что придворный лейб-медик

Здекауер имел солидные капиталовложения в это предприятие, ему не стоило

большого труда прекратить газетную шумиху, грозившую разорением. Так

бесславно завершилась постановка в печати маргаринового вопроса.

Такова была результативность и при постановке пусть не самых главных,

но более существенных проблем. Так, в 1890 году Д. И. Менделеев, движимый

патриотическими чувствами, выдвинул вопрос о необходимости

протекционистской политики по отношению к отечественной промышленности.

Д.И. Менделеев утверждал, что при такой политике Россия сможет производить

«все, кроме перца». В печати появились возражения, что никакие

протекционные тарифы не помогут, так как в России слишком низок уровень

производственной и технической культуры. Вопрос задел существующую систему

образования. В дискуссию ввязался князь Мещерский, который в своем

«Гражданине» авторитетно заявил, что России культура не нужна, а необходимо

«обучение во всех видах техники». Осторожно возразил Мещерскому Суворин,

который не без основания усмотрел слабость отечественной промышленности в

классической системе образования. Дискуссию завершили «Московские

ведомости», разразившиеся дифирамбом по адресу классического образования,

внедренного Д.И. Толстым. Никаких практических результатов постановка

вопроса о протекционизме не принесла.

Проникновение иностранного капитала в Россию уже в 80-е годы стало

представлять определенную опасность для суверенитета страны. Борьба с этим

поощряемым правительством явлением вырастала в серьезную не только

экономическую, но и общественно-политическую проблему. Однако и эту

проблему, как и многие другие, буржуазная печать разменяла на мелочи. В

1884 году в печати оживленно обсуждался вопрос о создании Русско-

американской кампании элеваторов. В том же году не менее горячо

дебатировался вопрос о появлении на русском рынке джутовых мешков,

представлявших, как отмечали газеты, угрозу русскому пеньковому мешку. Но

ни разу вопрос не был поставлен в целом о проникновении немецких,

французских и английских капиталов в русскую промышленность в нефтяную,

машиностроительную, угольную, об установлении контроля иностранных банков

за русскими банками. Напротив, проблема утраты Россией экономической

самостоятельности тонула в конъюнктурных противопоставлениях немецкого

капитала французскому, французского английскому и т.д. «Прислушайтесь к

беспутному гомону, перекатывающемуся из края в край и окончательно

находящему убежище в торжествующей части нашей так называемой прессы, и вы

убедитесь, что самый баснословный петух не отличит, что в этой неистовой

колеснице жемчужное зерно и что навоз. И не отличит по очень простой

причине: ничего кроме навоза, тут нет. Одно вполне явно в этой сутолоке: на

каждом шагу продается отечество. Продается и при содействии элеваторов, и

при содействии транзитов, и даже при содействии джутовых мешков»(«Пестрые

письма», т. XVI, стр. 374).

Точно так же серьезную проблему предотвращения надвигающегося

финансового кризиса некоторые газеты пытались подменить постановкой вопроса

о денежных знаках. «На четвертой странице серьезная экономическая статья:

«Наши денежные знаки», в которой развивается мысль, что ночью с извозчиком

следует рассчитываться непременно около фонаря, так как в противном случае

легко отдать двугривенный вместо пятиалтынного, «что с нами однажды и

случилось». Статья подписана «Не верьте».

Всероссийское купечество почитает богиню Монополию не менее, чем

богиню Субсидию». Антисемитская позиция многих буржуазно-демократических

органов также объяснялась, по словам Плеханова, особой враждебностью к

евреям в области мелкого предпринимательства, ибо именно здесь еврейская

конкуренция считалась наиболее сильной. Плеханов в отличие от всех

публицистов, писавших тогда по «еврейскому вопросу», обратил внимание и на

его политический аспект. «Если одна половина антисемитских выходок обязана

своим происхождением корыстолюбию и глупости, то другая, наверное,

подсказывается полицейским участком», эта мысль соответственно уточнялась в

тексте плехановского обозрения. «Еврейская молодежь принимала широкое

участие в революционном движении. Этого никогда не простит царизм евреям»,

писал публицист.

Позиция марксиста, социал-демократа позволила Плеханову по-новому

говорить об условиях радикального решения «еврейского вопроса». «Пока

существует современное русское правительство, дело евреев будет оставаться

проигранным», решительно заявлял Плеханов. На этот вывод редакция «Социал-

демократа» наталкивала своих читателей при обсуждении и других аспектов

национального вопроса в России.

В 80-е годы происходило немало стихийных волнений среди крестьянского

населения национальных районов и окраин России, находившихся под двойным

гнетом местных феодалов и царских сановников. В 1888 году, например,

произошло выступление крестьян Узинской волости в Удмуртии, в 1888-1889

годах волнения охватили крестьян-марийцев, в 1892 году имел место так

называемый «холерный бунт» в Ташкенте. Однако в основном все эти события

были предметом лишь секретной переписки департамента полиции. В печать

сведения об этих событиях или не проникали совсем или совещались очень

скупо, в искаженном виде.

Буржуазно-либеральная и буржуазно-демократическая печать иногда

пыталась заговаривать о наиболее крупных злоупотреблениях властью со

стороны царских опричников, но как правило, эти обличения никаких

последствий не имели. В 1878 году за жестокое, кровавое усмирение волнений

татарского населения казанский губернатор Скарятин был предан суду.

Буржуазно-либеральная и буржуазно-демократическая пресса после этого

неоднократно возвращалась к вопросу о преступлениях царских сановников в

этой губернии, об обманной скупке за бесценок наиболее плодородных земель и

угодий, о взяточничестве и вымогательстве, о жестоком обращении с местным

населением. Но проходили годы, а Скарятина к ответственности не привлекали.

В 1883 году газета «Московские ведомости» не без удовольствия сообщила,

дело Скарятина предполагается дальнейшим производством прекратить

«Прогноз», оказался точным суд над Скарятиным так и не состоялся.

Как ни старалась царская цензура создать в печати видимость

благополучия всех племен и народов, населявших российскую империю,

национальный вопрос с каждым годом все громче и громче заявлял о себе. В

самом конце рассматриваемого периода он «прорвался» на страницы не только

русской, но и мировой печати в связи с чудовищным по своему цинизму

мултанским процессом. Попытка осудить одиннадцать удмуртов за совершенное

будто бы ими жертвоприношение языческому богу Курбону олицетворяла собой

колониальную сущность политики царизма в отношении малых народностей,

населявших Россию, стремление царских властей изобразить эти народности как

темную, полудикую или совсем дикую массу, достойную своего подневольного

положения. Мужественный поступок писателя-демократа В. Г. Короленко,

написавшего в октябре-ноябре 1895 года серию правдивых статей-отчетов о

мулталском процессе, помог спасти неповинных удмуртских крестьян и нанести

удар по реакционной национальной политике царизма.

Национальный вопрос явился одним из главных вопросов назревающей

русской буржуазно-демократической революции. В 80-е годы было уже немало

свидетельств его остроты, неотложности его решения. Но во всем своем объеме

он так и не был поставлен на страницах журналов и газет ни одного из

направлений, за исключением социал-демократического. Только на страницах

органа группы «Освобождение труда» была намечена его марксистская

постановка.

Проблема интеллигенции

Каждый период торжества реакции в истории царской России был сопряжен

с «проблемой интеллигенции». Идеологи реакции не могли и не старались

материалистически объяснить предшествующие реакционным периодам

революционные кризисы. Причины смуты они искали по стародедовскому

принципу, то есть видели их прежде всего в деятельности «смутьянов».

Таковыми почти всегда оказывались представители революционной

интеллигенции. Правительству было невдомек, что вся вина этик людей

состояла лишь в том, что они лучше, чем другие представителя общества,

сознавали я понимали насущные проблемы и потребности экономического и

политического развития страны. Правительство не понимало, что поиски

«персональных» виновников революционных кризисов могли привести лишь к

одному адресату к самому правительству, своими действиями пытавшемуся

затормозить поступательный ход истории и постоянно накапливающему тем самым

взрывчатый материал в обществе. «...И это печальная ошибка, писал А. М.

Горький, ибо она снимает вину с главного преступника, возлагая ее целиком

на вторых и третьих лиц».

Стремление идеологов реакции объяснять революционные потрясения всегда

только происками интеллигенции нашло наиболее обобщенное и

концентрированное выражение в сборнике «Вехи», изданном в период

столыпинской реакции. Авторы назвали его «сборником статей о русской

интеллигенции» для того, чтобы заклеймить в этом сборнике лучших

представителей русского освободительного движения как «интеллигентов»,

оторванных от народа, а само движение изобразить как «интеллигентщину», В.

И. Ленин решительно отверг все попытки реакционных идеологов представить

русских революционных демократов Белинского, Чернышевского, Добролюбова как

выразителей «интеллигентского настроения». «Или, может быть, по мнению

наших умных и образованных авторов, настроение Белинского в письме к Гоголю

не зависело от настроения крепостных крестьян? История нашей публицистики

не зависела от возмущения народных масс остатками крепостнического гнета?»,

- писал В. И. Ленин, подчеркивая еще раз, что подобные «интеллигенты»

всегда являются, лишь наиболее выдающимися выразителями потребностей

общественного развития.

В статье «О Вехах» В. И. Ленин отметил еще одну типическую черту

реакционной идеологии в ее подходе к «проблеме интеллигенции». Под словом

интеллигент идеологи реакции подразумевали прежде всего вдохновителей и

выразителей «всей русской демократии и всего русского освободительного

движения». В этот разряд попадали представители главным образом

революционной интеллигенции. Но писали они, как правило, об интеллигенции в

целом, политически не дифференцируя ее, стараясь изобразить ее как единую

враждебную интересам государства общественную силу.

Идеологи реакции 80-х годов в своих высказываниях по «проблеме

интеллигенции» ничем не отличались от идеологов других реакционных эпох.

После 1 марта 1881 года реакционные публицисты обрушились на интеллигенцию,

считая, что она является главным виновником постигшей Россию «катастрофы».

Нападки на интеллигенцию в реакционной печати особенно усилились после

того, как правительство стало демагогически подчеркивать «народный»

характер своей внутренней политики. Отношение реакционных кругов к

интеллигенции в полосе наступившего безвременья очень хорошо передает

диалог между дядейстатским советником и племянником сотрудником либеральной

газеты, зафиксированный С.Н. Кривенко в одном из обзоров «По поводу

внутренних вопросов»:

«- Интеллигенция страны! Ха-ха-ха! Вот эту интеллигенцию-то выметут

метлой, никто даже, не заметит. И выметут, непременно выметут.

- Кто же выметет? Если вы, то очень плохо сделаете.

- Народ выметет, вот кто!

- Но он и вас выметет.

- Нас не за что, мы - не интеллигенция».

В тоне злобных и бесшабашных заявлений «дяди» статского советника были

выдержаны в этот период все выступления «Московских ведомостей», «Русского

вестника», «Гражданина», «Нового времени» по «проблеме интеллигенции». В

дискуссию по названной «проблеме» были втянуты органы печати почти всех

направлений. Буржуазно-либеральные издания «Вестник Европы», «Русская

мысль», «Русские ведомости», буржуазно-демократические «Русское богатство»,

«Неделя», революционно-демократический журнал «Отечественные записки» все в

той или иной степени противостояли официальной точке зрения на

интеллигенцию и ее роль в жизни общества. Причем все эти органы печати, как

и реакционная пресса, писали об интеллигенции в целом, не дифференцируя ее

по политическим оттенкам и направлениям.

Между тем даже в 70-е годы, когда термин «интеллигенция» впервые

появился в периодической литературе, введенный писателем П. Б. Боборыкиным

для обозначения категории людей умственного труда, интеллигенция в России

уже не представляла собой единого целого по своим политическим воззрениям.

В 80-е годы в связи с процессом дальнейшего классового расслоения

интеллигенция еще более представляла собой разнородную в политическом

отношении массу.

Если бы правительство и верная ему печать внимательнее присмотрелись к

социальной структуре государства, они, быть может, не стали бы проклинать

интеллигенцию вообще. Ибо в России в то время еще немалая часть

интеллигенции стояла на позициях либо дворянско-монархических, либо

буржуазно-монархических, верой и правдой служила самодержавному строю.

Среди государственных чиновников, юристов (за исключением в значительной

мере адвокатов), преподавателей гимназий и особенно служителей культа было

немало людей с монархическими убеждениями.

Список литературы

1. Б.И. Есин «Русская журналистика 70-80 годов XIX века» 1963г.

2. Б.П. Булаев «Политическая реакция 80-х годов XIX века и русская

журналистика» 1971г.

Страницы: 1, 2, 3, 4