бесплатно рефераты
 

Динамика восприятия прекрасного в западноевропейской культуре

причина, обусловленная внутренней потребностью, которая служит импульсом

для развития природы. Ибо для Платона существует полная гармония между

нравственным и физическим космосом.

Уже в речах первых ораторов диалога “Пир” подчёркивается

свойственное Эроту стремление к нравственной красоте, благопристойность

любящего и его желание сделать любимого совершенным. Благодаря этому

Эрот втянут в нравственную структуру человеческого общества. Диотима,

описывая ступенчатое постижение красоты, тоже говорит о “благородных

речах”, порождаемых на низшей ступени любовью к прекрасному телу. При

этом она имеет в виду суждения, в которых выражается понимание высокого,

идеального, почитаемого. Прекрасные занятия и науки на следующей ступени

решают не только художественные задачи, но и ориентированы на Благо,

совершенство, разумность во всех областях человеческой деятельности.

Таким образом, ступенчатое постижение мира позволяет нам понять, что

прекрасное - это не отдельный луч, освещающий лишь некоторые точки

видимого мира. Прекрасное - это всеобъемлющее стремление к Благу и

Совершенству. Чем выше мы поднимаемся по этим ступеням, тем шире

простирается перед нашим взором картина этой всепорождающей силы, тем

сильнее становится в нас потребность увидеть эту красоту в чистом виде,

считая её побудительной силой всего живого. Описанное Платоном

освобождение общей идеи прекрасного от отдельных её проявлений

практически не ведёт к освобождению познающего мир от самого мира. Этот

процесс должен научить человека понимать значение этого принципа в

действительности и сознательно руководствоваться им в собственной жизни.

Ибо то, что он нашёл во внешнем мире как общезначимую причину бытия, он

обнаруживает и в себе самом в виде собственной сущности в наивысшей

концентрации духа. Смысл ступенчатого постижения прекрасного, о котором

говорит Платон, - формирование истинной человеческой натуры из сырья,

каким является отдельный индивидуум, ориентация личности на вечное в

нас. То сияние, которое окружает эту невидимую цель в изображении

Платоном “прекрасного”, исходит из внутреннего света, свойственного духу

человека.

Демокрит также усматривал цель человеческого бытия в наслаждении

прекрасным. Счастье - не в богатстве, не в золоте, не в количестве

рабов. Счастье - в душе. Если у животных главное - их телесная природа,

то у человека - душевный склад. Диоген полагал, что подлинную свободу и

гармонию обретает лишь тот, кто свободен от наибольшего числа

потребностей. Однако нередко человек оказывается рабом страстей и

общественного мнения. Путь к освобождению лежит через “аскезу”, то есть

усилие, тренировку души и тела для того, чтобы противостоять невзгодам,

плотским влечениям, вырабатывая презрение к наслаждениям. В этом же

направлении развивалось учение стоиков. Мудрец, заботясь о Логосе и его

чистоте, не должен допускать даже рождение страстей в своём сердце,

возмущающих гармонию души. Это и есть “апатия” стоиков как стремление к

бесстрастности, бесстрашию и подлинному счастью. Один из важнейших путей

гармонизации стоики видели в стремлении к единству. Едины люди, едины

все живые существа, едина природа, души и боги. Высшая цель людей -

преодолеть всё то, что их разъединяет: этнические, расовые, социальные,

государственные барьеры и слиться в космическое братство.

Знаменательно, что и древнегреческая поэзия утверждала значимость

внутренней красоты, разоблачала блеск внешней гармонии, скрывающей

низость, ничтожество, убогость. Несмотря на то, что в целом у Гомера

отсутствует глубина в изображении внутреннего мира героев и поражает

некая однолинейность человеческих поступков, а красота носит скорее

предметный, телесный характер, всё же сила духовного время от времени

просвечивает сквозь телесную целесообразность гомеровской Вселенной. Об

этом свидетельствует довольно яркий эпизод с собакой Одиссея Аргусом,

которая и через двадцать лет узнала своего хозяина и тут же после

встречи с ним умерла. Дряхлая, больная, едва живая, всеми забытая, она

оценивается как прекрасная. Несомненно, что в данном случае красота

Аргуса сопряжена не с энергией молодости, силой, ловкостью, но с

верностью, поразительной преданностью Одиссею, то есть импонирует как

раз глубоко внутренними качествами. Эта трогательная, многолетняя

привязанность вызывает у него даже слёзы.

Стремление к нравственной, духовной красоте усиливается в

лирической поэзии. Об этом говорят многие строки: “Деньги для нас, для

людей, - это потеря ума”, “Сытость чрезмерная больше людей погубила, чем

голод, - тех, кто богатством своим тщился судьбу превзойти” (Феогнид),

“Если ты не к доброй, а к звонкой славе жадно льнёшь, друзей отметаешь

дерзко, - горько мне” (Сапфо). Известный философ, ученик Диогена Кратет

Фиванский посвящает аргументации приоритета духовного такие строки:

Зная, что смертным родился, старайся питать свою душу

Сладостью мудрых речей, не в еде для души ведь отрада...

Только с собой и унёс я, что ум мой познал и что музы

Дали прекрасного мне; все ж прочие блага остались.[12]

Эти и многие другие примеры свидетельствуют о глубоком внимании к

красоте не только внешней, телесной, вещной, но и внутренней, духовной.

Глава 2. Сакральность красоты в средневековой культуре.

(1. Ментальность средневекового человека.

Средневековье породило универсальную культуру, нацеленную на идеал

Абсолюта. В ней наивысшей ценностью становится Бог как надмировая

абсолютная духовность, источник вечной красоты. Этот новый поворот в

культуре можно рассматривать в качестве грандиозного эксперимента,

нацеленного на бесконечное совершенствование человека, актуализацию его

неограниченных потенций. Всё это повлияло и на эстетическое

мироотношение, которое существенно укрепляется с ростом понимания особой

значимости человеческой жизни, ощущением смысловой наполненности каждого

прожитого мгновения, осознанием вселенской ответственности за свои

поступки. На умы и души людей Средневековья влияло, прежде всего,

тотальное чувство неуверенности, как неуверенности в материальной

обеспеченности, так и духовной неуверенности в будущей жизни, блаженство

которой никому не было обещано наверняка и не гарантировалось в полной

мере ни добрыми делами, ни благоразумным поведением. Помимо “зримых”

опасностей человека средневековья повсеместно подстерегали враги

“незримые”, которых олицетворяли дьявол и его многоликая армия в лице

злых духов. Считалось, что именно они являются сеятелями дурных

внушений, душевных расстройств, всяческой порчи, скверны. Абсолютно

свободно перемещаясь в пространстве, злые духи имели возможность тонкого

проникновения в ход мыслей, вкладывания в ум и сердце порочных внушений.

Внезапно нахлынув, они могли произвести какое-либо действие и тут же

бесследно исчезнуть. Невидимый мир колдовал, строил козни, провоцировал,

соблазнял, убивал в каждое мгновение. Всё это побуждало человека

самозабвенно искать надёжную точку опоры.

Наконец, присутствие ада обжигало жгучим страхом сердца многих

людей. Как доказывал один из наиболее рьяных проповедников, шансы быть

осуждёнными на вечные муки имели сто тысяч человек против одного

спасённого. Вот почему средневековая цивилизация формировалась в

атмосфере постоянного беспокойства, недоверия друг к другу,

неуверенности в завтрашнем дне. Человек остро переживал зыбкость,

неустойчивость земного бытия, осознавая гигантский разрыв между

божественной и человеческой природой. Творимые дьяволом опасности

казались столь многочисленными, а шансы на спасение столь ничтожными,

что страх неизбежно преобладал над надеждой.

Переориентация индивидуального и общественного сознания на мир

идеальный, сверхчувственный, духовный, стремление научиться управлять

не столько внешней, сколько внутренней природой становится главной

тенденцией средневековой культуры. Земной мир в средневековье

рассматривался как центр Мироздания, как поле столкновения низкого и

высокого, уродливого и возвышенного, злого и доброго, дьявольского и

божественного за каждую человеческую душу, за абсолютную гармонию.

Присутствие единого Абсолюта как носителя вечной красоты становится

основным вдохновляющим источником для культуротворчества.

(2. Проявление эстетического чувства в искусстве.

Тайное распространение христианства, а позднее его государственное

признание, привело к рождению катакомбного искусства. Это так называемые

подземные христианские кладбища, которые получили распространение в

Древнем Риме. Общая их протяженность составляла более ста километров.

Росписи катакомб и декоративные элементы дают определённый материал для

исследования эстетического мировосприятия раннего христианства, в

котором доминировали эсхатологические мотивы, стремление к мистическому

причащению души к Богу, забота о её спасении и воскресении. Обозначилась

тенденция перехода от натуралистического изображения к более обобщённой,

сигнитивной, то есть знаковой форме. Художники стремились не столько к

реалистическому подходу, к достоверности изображения, сколько к

воплощению сверхчувственных, метафизических прозрений, мистериального

смысла, опираясь на лаконизм, проявляя безразличие к форме как таковой.

Как полагал виднейший французский представитель исторической Школы

«Анналов» Жак Ле Гофф: «Средневековый Запад зародился на развалинах

римского мира. Рим поддерживал, питал, но одновременно и парализовал его

рост. Прежде всего, Рим передал средневековой Европе в наследство

драматичную борьбу двух путей развития, символизируемую легендой о

происхождении города, согласно которой Рим, замкнутый стеной,

восторжествовал над Римом без границ и без стен, о котором тщетно мечтал

несчастный Рим».[13]

Начиная с X века в западноевропейской культуре прорыв к

трансцендентному миру реализуется более решительно и зримо. Первой

формой тотального воплощения средневековой культуры становится романский

тип мировосприятия, который отражал замкнутость враждующих феодов,

принимающих участие в регулярных набегах, сражениях, войнах.

В противовес земному хаосу, разладу, раздорам начинают

целенаправленно создаваться островки устойчивости, стабильности,

умиротворённости, олицетворяющие образ незыблемой гармонии в виде

неприступных романских соборов, замков, монастырей. Формируется культура

замка-крепости, храма-крепости. Для архитектурных сооружений нового

типа использовали камень и кирпич, отвоёвывая у окружающего хаоса

прочность, надёжность, основательность. Толщина и непроницаемость стен

были одним из важнейших критериев совершенства постройки. Романское

понимание красоты представляло собой сплав рационального художественного

мышления и религиозного чувства. Его характерными чертами были

стремление к монументальности, мощности пластических объёмов,

логичности, ясности, лаконизму, простоте, целесообразности. Строгая

тектоничность и функциональность не способствовала использованию

изобразительных средств, разнообразных декоративных элементов.

Орнаментика основывалась на предельном обобщении, схематизации

изобразительного образа. Расположенный нередко на вершине скалистого

холма, замок служил защитой во время осады и своеобразным центром в

период подготовки к набегам. Он имел подъёмный мост, укреплённый портал,

был окружён глубоким рвом, демонстрируя монолитные стены, увенчанные

зубцами, башнями с бойницами. Возвышаясь над убогими хижинами,

деревянными и глиняными домами, замок воспринимался как воплощение

незыблемой силы, несокрушимой надёжности.

В романских храмах воплощение красоты было призвано приблизить

человека к Богу, погрузить его в метафизический мир. Любовь к свету,

авторитет телесного были глубоко свойственны средневековому

мироощущению. Можно, однако, задаться вопросом, что больше прельщало

людей Средневековья: очарование видимости, воспринимаемое чувствами, или

скрывающиеся за внешностью абстрактные понятия - светлая энергия и сила.

Хорошо известно пристрастие Средневековья к сверкающим ярким

цветам. Это был “варварский” вкус: блеск золота и серебра, многоцветие

статуй и живописи на стенах церквей и богатых жилищ, магия витражей. Но

за цветовой фантасмагорией стоял страх перед мраком, жажда света,

который есть спасение. Как писал Й.Хейзинга: «Жизнь двора и аристократии

украшена до максимума выразительности; весь жизненный уклад облекается в

формы, как бы приподнятые до мистерии, пышно расцвеченные яркими

красками и выдаваемые за добродетели. События жизни и их восприятие

обрамляются как нечто прекрасное и возвышенное».[14]

Технический и духовный прогресс способствовал, видимо, всё лучшему

использованию света. Поэтому в убранстве интерьера значительное место

отводилось фреске и витражам. Многоцветные росписи покрывали пёстрым

ковром поверхности стен и сводов. В готических соборах стены стали

пробуравливаться, потоки света, расцвеченного витражами, хлынули внутрь.

С XIII века начало потихоньку появляться оконное стекло в домах.

Техническая наука даровала свет утомлённым и больным глазам, изобретя в

самом конце века очки. За всем этим стояло то, что называют

“средневековой метафизикой света” или поиск безопасности, которую даруют

освещение и свет. Красота воспринималась как свет, который успокаивал и

ободрял, являлся знаком благородства. Образцом в этом смысле был

средневековый святой,[15] представляющийся существом из света.

“Физический свет есть самое лучшее из всех веществ, самое сладостное,

самое прекрасное... именно свет составляет красоту и совершенство

телесных вещей”, - говорил ещё Блаженный Августин и добавлял далее, что,

поняв “имя Красоты”, сразу чувствуешь изначальный свет. Этот изначальный

свет есть не что иное, как Бог, светящееся, раскалённое средоточие

огня.[16] Гильом Овернский, чтобы определить прекрасное, объединял число

и цвет: “Видимая красота определяется либо рисунком и расположением

частей внутри целого, либо цветом, либо, наконец, и тем и другим вместе,

рассматривают ли их отдельно друг от друга или изучают гармонию,

порождённую их взаимодействием”.[17]

Красивое, кроме того, - это богатое. Экономическая функция

сокровищ как резерва на случай необходимости способствовала тому, что

богатые накапливали драгоценные вещи. Но в восхищении редкими вещами, и

особенно редкими материалами, сказывался и художественный вкус. Люди

Средневековья больше восхищались естественными свойствами природных

материалов, чем достоинствами работы художника. С этой точки зрения

интересны сокровища церквей, подарки, которые подносили друг другу

государи и богачи, описания памятников и городов.

Но помимо того, что красивым считалось разноцветное и блестящее, а

чаще всего ещё и богатое, вместе с тем красивое - это было доброе.

Обаяние физической красоты было так велико, что она являлась непременным

атрибутом святости. Добрый Бог - это, прежде всего прекрасный Бог, и

готические скульптуры воплощали идеал людей Средневековья. Средневековые

святые обладали не только семью духовными дарами - дружественностью,

мудростью, способностью к взаимопониманию, честью, одарённостью,

уверенностью и радостностью, но также и семью телесными дарами -

красотой, ловкостью, силой, свободой в движениях, здоровьем,

способностью к наслаждению и долголетием. Это относится даже и к святым

“интеллектуалам”, в том числе и к Фоме Аквинскому.

Романский менталитет был достаточно близок к проблемам

материального мироустройства. В нём ощущалась тяжесть земного

притяжения, давление утилитарных сиюминутных установок. Это лишь первая

форма выявления единого Абсолюта, первый шаг приближения к Богу. Об этом

свидетельствовали и господство горизонтальной линии, и элементы

мифологического, непрояснённого, нецентрированного сознания,

воплощённого в романском искусстве. Так, например, каменная резьба,

украшавшая наружные стены соборов, состояла нередко из растительного и

зооморфного орнамента, изображений мифологических чудовищ, экзотических

животных, птиц. Весьма характерным является факт отсутствия какого-либо

единого принципа в расположении декоративных сюжетов; мифологических,

библейских, геометрических мотивов. Все они сочетаются самым

причудливым, хаотическим образом. Многие специалисты считают, что вся

эта витиеватая фантазия лишена символического смысла и имеет

преимущественно декоративный характер. Об этом размышлял епископ Бернар

Клервосский: “...Для чего же в монастырях, перед взорами читающих

братьев эта смехотворная диковинность..? К чему тут грязные обезьяны? К

чему дикие львы? К чему чудовищные кентавры? К чему полулюди? К чему

пятнистые тигры? К чему воины, в поединке разящие? К чему охотники

трубящие..? Столь велика, в конце концов, столь удивительна повсюду

пестрота самых различных образов, что люди предпочтут читать по мрамору,

чем по книге, и целый день разглядывать их, поражаясь, а не размышлять о

законе божьем, поучаясь”.[18]

В романском мировосприятии зачастую господствовало обыденное,

земное отношение ко многим религиозным сюжетам. Христу сопереживали в

первую очередь, потому, что он был беден и страдал, как страдали простые

люди. Потусторонняя жизнь представлялась подобием земной жизни, только

гораздо справедливее, где бедные станут богатыми, где осуществятся все

самые сокровенные желания. В страшном суде виделся образ земного суда

над теми, кто чинил насилие, сеял ненависть, вражду.

Принципиально новые грани эстетического мировосприятия воплотились

в готическом типе красоты. Готика венчает развитие средневековой

культуры. В мировосприятии этого времени доминирует культ Абсолюта,

обращение к незримым далям бытия. Глубже осознаётся несовершенство

земного существования, значимость духовного возвышения человека.

Религиозная напряжённость, связанная с поиском трансцендентной

надёжности, существенно нарастает, отражаясь на восприятии всех граней

человеческой жизни. Главная цель - прозреть божественное присутствие во

Вселенной. Ибо весь универсум (материальный и духовный) является

произведением Бога, созданного по законам совершенства. Однако красота

строго иерархична, она несоизмеримо возрастает от материальной к

духовной ипостаси. У дерева эстетический статус более высокий, чем у

камня, у животного - чем у дерева, у человека - чем у животного. В Боге

красота достигает своей наивысшей концентрации, приобретая статус

вечного, неугасимого сияния. Восхождение по ступеням красоты - путь

духовного совершенствования через преодоление земных привязанностей;

актуализацию духовных потенций с целью вхождения в экстатическое

состояние, которое ведёт к блаженной жизни, абсолютной гармонии как

конечной задаче человеческого существования. В готическом мировосприятии

существенно усиливается мистическое, иррациональное, символическое

звучание красоты. Притягательность природной, телесной гармонии

начинает меркнуть, играть второстепенную роль. Эстетическая ценность

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8


ИНТЕРЕСНОЕ



© 2009 Все права защищены.