Этруски

Этруски

ЭТРУСКИ

Этруски, или, как они сами себя называли, разенны1, представляют

чрезвычайно резкую противоположность как латинским и сабельским италикам,

так и грекам. Уже по одному телосложению эти народы не походили друг на

друга: вместо стройной пропорциональности всех частей тела, которой

отличались греки и италики, мы видим на этрусских изваяниях лишь маленьких

приземистых людей с большими головами и толстыми руками. С другой стороны,

все, что нам известно о нравах и обычаях этого народа, также

свидетельствует о его глубоком коренном отличии от греко-италийских племен,

и в особенности его религия: у этрусков она имела мрачный, фантастический

характер, полна мистическими сопоставлениями чисел и состоит из жестоких и

диких воззрений и обычаев, которые имеют так же мало общего с ясным

рационализмом римлян, как и с гуманно-светлым преклонением эллинов перед

изображениями богов. Вывод, который можно отсюда сделать, подтверждается и

самым веским доказательством национальности — языком; как ни многочисленны

дошедшие до нас остатки этого языка и как ни разнообразны находящиеся у нас

под рукою средства для их расшифровки, все-таки язык этрусков является до

такой степени изолированным, что до сих пор не удалось не только объяснить

смысл его остатков, но и с достоверностью определить его место в

классификации известных нам языков. В истории этого языка мы ясно различаем

два периода. В самом древнем периоде вокализация проведена полностью и

столкновение двух согласных избегается почти без исключений2. Но вследствие

усечения гласных и согласных последних букв и вследствие ослабления или

пропуска гласных этот мягкий и звучный язык мало-помалу превратился в

невыносимо жесткий и грубый3; так, например, ramva образовалась из ramuvas,

Tarchnas — из Tarquinius, Menvra — из Minerva, Menle, Pultuke, Elchsentre —

из Menelaos, Polydeukes, Alexandros. Как неблагозвучно и грубо было

произношение, всего яснее видно из того, что этруски еще в очень раннюю

пору перестали различать o от u, b от р, с от g, d от t. При этом и

ударение, так же как в латинском языке и в самых грубых греческих

диалектах, постоянно переносится на начальный слог. Точно так же было

поступлено и с придыхательными согласными; между тем как италики

отбрасывали их, за исключением придыхательной b или f, а греки, наоборот,

удержали, за исключением этого звука, остальные - u, f, x, этруски

совершенно отбрасывали самую мягкую и самую приятную для слуха f (за

исключением ее употребления в словах, заимствованных из других языков) и,

наоборот, употребляют три остальные в самых широких размерах даже там, где

они прежде вовсе не употреблялись; так, например, вместо Thetis у них

выходит Thethis, вместо Telephus — Thelaphe, вместо Odysseus — Utuze или

Uthuze. Немногие окончания и слова, смысл которых уже выяснен, в

большинстве не имеют никакого сходства с греко-италийскими; сюда

принадлежат все без исключения числительные имена; затем окончание аl,

которым обозначается родовое происхождение, нередко употребляется в знак

того, что название дано по имени матери, как например в надписи, найденной

в Кьюзи и сделанной на двух языках, слово Canial переведено словами Cainnia

natus; окончание sa прибавляется к женским именам для обозначения того

рода, в который женщина вступила, вышедши замуж; так, например, супруга

некоего Лициния называлась Lecnesa. Так, cela или clan с падежом clensi

значит сын; sex — дочь, ril — год; бог Гермес называется Turms, Афродита —

Turan, Гефест — Sethlans, Бахус — Fufluns. Впрочем, рядом с этими

своеобразными формами и звуками встречаются и некоторые аналогии между

этрусским языком и италийскими наречиями. Собственные имена сложились в

сущности по общему италийскому образцу; очень употребительное для

обозначения родового происхождения окончание enas или епа то же4, что

окончание enus, которое так часто встречается в италийских и в особенности

в сабельских родовых именах, как например этрусские собственные имена

Maecenas и Spurinna в точности соответствуют римским Maecius и Spurius.

Многие имена богов, встречающиеся на этрусских памятниках или считающиеся

писателями за этрусские, так похожи на латинские и по своему корню и частью

по своим окончаниям, что если они действительно были этрусского

происхождения, то могут считаться за доказательство тесного родства двух

языков, так, например, Usil (солнце и утренняя заря) в родстве со словами

ausum, aurum, aurora, sol, Minerva (menervare), Lasa (lascivus), Neptunus,

Voltumna. Однако эти аналогии смогли быть последствием возникших в более

позднюю пору политических и религиозных отношений между этрусками и

латинами и могли быть результатом происходивших после того подражаний и

заимствований; поэтому они не могут служить опровержением для того, что

язык тусков имел во всяком случае так же мало сходства со всеми греко-

италийскими наречиями, как языки кельтский и славянский. По крайней мере

таким он звучал в ушах римлян; они находили, что туски и галлы говорят на

варварских языках, а оски и вольски на мужицких наречиях. Но хотя этрусский

язык и не имел ничего общего с корнем греко-италийских наречий, все-таки до

сих пор еще не удалось причислить его к какому-нибудь из известных нам

коренных языков. В самых разнообразных наречиях ученые старались отыскать

коренное родство с этрусским, но и поверхностные расследования и самые

усиленные розыски все без исключения не привели ни к какому результату; не

было найдено сходства даже с языком басков, к которому обращались прежде

всех других из географических соображений. И в дошедших до нас

незначительных остатках языка лигуров, которые сохранились в некоторых

местных названиях и собственных именах, не найдено никакой связи с языком

тусков. Даже без вести исчезнувший народ, который на островах Тускского

моря и в особенности на острове Сардинии строил тысячи загадочных гробниц,

которые названы “нурхагами”, не мог иметь никакой связи с этрусками, так

как на этрусской территории не найдено, ни одного сооружения. Только по

некоторым отрывочным и, как кажется, довольно надежным указаниям можно

предполагать, что этрусков следует отнести к числу индо-германцев. Так,

особенно mi в начале многих древнейших надписей без сомнения то же, что

]mi, eimi, а форма родительного падежа коренных слов venerus, rafuvus

встречается также в древнелатинском и соответствует древнему санскритскому

окончанию as. Подобным же образом имя этрусского Зевса Tina, или Tinia,

конечно находится в такой же связи с санскритским dina — день, в какой Zan

находится с однозначащим diwan. Но даже при всем этом этрусский народ

представлялся нам едва ли менее изолированным. Уже Дионисий говорил, что

“этруски не похожи своим языком и обычаями ни на какой народ”; а к этому и

нам нечего добавить.

Так же трудно сказать что-либо определенное о том, откуда переселились

этруски в Италию; но мы оттого не много теряем, так как это переселение во

всяком случае принадлежит к периоду детства этого народа, а его

историческое развитие и началось и закончилось в Италии. Однако едва ли

найдется другой вопрос, на разрешение которого было бы потрачено больше

усилий вследствие привычки археологов доискиваться преимущественно того,

чего и невозможно и даже вовсе не нужно знать, как например “кто была мать

Гекубы”, по выражению императора Тиверия. Судя по тому, что древнейшие и

значительнейшие этрусские города находились глубоко внутри материка, а на

самом берегу моря не было ни одного сколько-нибудь выдающегося этрусского

города, кроме Популонии, который, как нам положительно известно, не входил

в древний Союз двенадцати городов, далее, судя по тому, что в историческую

эпоху этруски подвигались с севера на юг, следует полагать, что они попали

на полуостров сухим путем; к тому же мы застаем их на такой низкой ступени

культуры, при которой переселение морским путем немыслимо. Через проливы

народы перебирались и в древнейшие времена, как через реки; но высадка на

западном берегу Италии предполагает совершенно другие условия. Поэтому

древнейшее место жительства этрусков следует искать к западу или к северу

от Италии. Нельзя назвать совершенно неправдоподобным предположение, что

этруски перебирались в Италию через Ретийские Альпы, так как древнейшие из

известных нам обитателей Граубюндена и Тироля — реты — говорили с самого

начала исторической эпохи по-этрусски, и даже в их названии есть какое-то

созвучие с названием разеннов; это, конечно, могли быть остатки этрусских

поселений на берегах По, но по меньшей мере столько же правдоподобно и то,

что это была часть народа, которая осталась на старых поселениях. Но этой

простой и естественной догадке резко противоречит рассказ о том, что

этруски были переселившиеся из Азии лидийцы. Этот рассказ принадлежит к

числу очень древних. Он встречается уже у Геродота и потом повторяется у

позднейших историков с бесчисленными изменениями и дополнениями, хотя

некоторые осмотрительные исследователи, как например Дионисий, решительно

восстают против такого мнения и при этом указывают на тот факт, что между

лидийцами и этрусками не было ни малейшего сходства ни в религии, ни в

законах, ни в обычаях, ни в языке. Конечно, могло случиться, что какая-

нибудь кучка малоазиатских пиратов пробралась в Этрурию и что ее похождения

вызвали появление таких сказок, но еще более правдоподобно, что весь этот

рассказ основан на простом недоразумении. Италийские этруски, или Trus-

ennae (так как эта форма названия, по-видимому, была первоначальной и

лежала в основе греческого названия Tnro-hnoi, Tnrrhnoi, умбрского Turs-ci

и обоих римских Tusci, Etrusci), в некоторой мере сходятся по названию с

лидийским народом Tnrrhboi или, как он также назывался, Tnrrhnoi по имени

города Tyrra, a это очевидно случайное сходство названий, как кажется, и

послужило единственным фундаментом как для упомянутой гипотезы, ничего не

выигравшей от своей древности, так и для построенной на ней из разного

исторического хлама вавилонской башни. Тогда стали отыскивать связь между

ремеслом лидийских пиратов и древним мореплаванием этрусков и дошли до того

(прежде всех, сколько нам известно, сделал это Фукидид), что основательно

или неосновательно смешали торребских морских разбойников с грабившими и

блуждавшими на всех морях пиратами-пеласгами; все это произвело самую

безобразную путаницу в области исторических преданий. Под названием тиррены

стали разуметь то лидийских торребов (как это видно из древнейших

источников и из гимнов Гомера), то пеласгов (которых называли тирренами-

пеласгами или просто тирренами), то италийских этрусков, несмотря на то,

что эти последние никогда не вступали в близкие сношения ни с пеласгами, ни

с торребами и даже не состояли в племенном родстве ни с теми, ни с другими.

С другой стороны, в интересах истории необходимо с достоверностью

доискаться, где находились древнейшие места жительства этрусков и как этот

народ двигался оттуда далее. О том, что до великого нашествия кельтов

этруски жили к северу от реки По (Padus), соприкасаясь с восточной стороны

на берегах Эча с венетами, принадлежавшими к иллирийскому (альбанскому?)

племени, а с западной с лигурами, есть немало указаний; об этом главным

образом свидетельствует уже раннее упомянутый грубый этрусский диалект, на

котором еще во времена Ливия говорило население Ретийских Альп, равно как

остававшаяся до поздней поры тускским городом Мантуя. К югу от По и близ

устьев этой реки этруски и умбры смешивались между собою — первые в

качестве господствующего племени, вторые в качестве древнейших обитателей

страны, основавших старинные торговые города Атрию и Спину; однако Фельсина

(Болонья) и Равенна, как кажется, были основаны тусками. Прошло много

времени, прежде чем кельты перебрались через По; оттого-то этрусско-

умбрский быт и пустил гораздо более глубокие корни на правом берегу этой

реки, чем на ранее утраченном левом. Впрочем, все местности к северу от

Апеннин так быстро переходили от одного народа к другому, что ни один из

этих народов не мог достигнуть там прочного развития. Для истории гораздо

более важно обширное поселение тусков в той стране, которая и в настоящее

время носит их имя. Если там когда-нибудь и жили лигуры или умбры, то следы

их пребывания были почти совершенно изглажены оккупацией и цивилизацией

этрусков. В этой стране, простирающейся вдоль берегов моря от Пизы до

Тарквиний и замкнутой с восточной стороны Апеннинами, этрусская нация нашла

для себя прочную оседлость и с большей стойкостью продержалась там до

времен империи. Северной границей собственно тускской страны была река

Арно; земли, которые тянутся оттуда к северу вплоть до устьев Макры и до

подножия Апеннин, были спорной территорией, находившейся то в руках

лигуров, то в руках этрусков, и потому там не могло образоваться

значительных поселений. С южной стороны, вероятно, были границей сначала

Циминийский лес (цепь холмов к югу от Витербо), а потом Тибр; уже было

замечено ранее, что страна между Циминийскими горами и Тибром с городами

Сутрием, Непете, Фалериями, Вейями и Цере была занята этрусками гораздо

позже, чем северные округа, быть может, не ранее второго столетия от

основания Рима, и что коренное италийское население удержалось там на своих

прежних местах, особенно в Фалериях, хотя и в зависимом положении. С тех

пор как Тибр сделался границей Этрурии со стороны Умбрии и Лациума, там

могло установиться довольно мирное положение дел, и, вероятно, не

происходило никаких существенных изменений границ, по меньшей мере на

границе с латинами. Как ни сильно было в римлянах сознание, что этруски

были для них чужеземцами, а латины — земляками, они, как кажется, опасались

нападения не столько с правого берега реки, сколько со стороны своих

соплеменников из Габий и из Альбы; это объясняется тем, что со стороны

этрусков они были обеспечены не только естественной границей — широкой

рекой, но и тем благоприятным для их торгового и политического развития

обстоятельством, что ни один из самых сильных этрусских городов не стоял

так близко от реки, как близко стоял от нее на латинском берегу Рим. Ближе

всех от Тибра жили вейенты, и с ними всего чаще вступали в серьезные

столкновения Рим и Лациум из-за обладания Фиденами, которые служили для

вейентов на левом берегу Тибра таким же предмостным укреплением, каким был

для римлян на правом берегу Яникул, и которые переходили попеременно то в

руки латинов, то в руки этрусков. Напротив того, с более отдаленным городом

Цере отношения были гораздо более мирны и дружественны, чем вообще между

соседями в те времена. Хотя до нас и дошли смутные и очень древние предания

о борьбе между Лациумом и Цере и между прочим о том, как церитский царь

Мезенций одержал над римлянами великие победы и обложил их данью вином, но

гораздо определеннее, чем о той временной вражде, предания свидетельствуют

о тесной связи между этими двумя самыми древними центрами торговли и

мореплавания в Лациуме и Этрурии. Вообще нет никаких несомненных

доказательств того, что этруски проникали сухим путем в страны, лежащие на

другой стороне Тибра. Хотя в рассказе о многочисленной варварской армии,

уничтоженной в 230 г. от основания Рима Аристодемом под стенами Кум,

этруски и названы прежде всех других, но даже если допустить, что этот

рассказ достоверен во всех своих подробностях, то из него можно будет

сделать только тот вывод, что этруски принимали участие в большом

хищническом нашествии. Гораздо важнее тот факт, что на юге от Тибра нельзя

с достоверностью указать ни одного этрусского поселения, основанного на

сухом пути, и особенно, что нет никаких указаний на то, что этруски теснили

латинскую нацию. Обладание Яникулом и обоими берегами устьев Тибра

оставалось, сколько нам известно, в руках римлян, и его никто у них не

оспаривал. Что же касается переселений отдельных этрусских общин в Рим, то

мы имеем о них только один отрывочный, извлеченный из тускских летописей

рассказ, из которого видно, что одно сборище тусков, предводимое сначала

уроженцем Вольсиний Целием Вивенной, а после его гибели — его верным

товарищем Мастарной, было приведено этим последним в Рим. В этом нет ничего

неправдоподобного, но предположение, что по имени этого Целия был назван

Целийский холм, очевидно принадлежит к разряду филологических вымыслов, а

та прибавка к рассказу, что этот Мастарна сделался римским царем под именем

Сервия Туллия, без сомнения не что иное, как неправдоподобная догадка тех

археологов, которые занимаются выводами из сопоставления легенд. Сверх

того, на существование этрусских поселений в Риме указывает “тускский

квартал”, находившийся у подножия Палатина. Также едва ли можно сомневаться

в том, что последний из господствовавших в Риме царских родов — род

Тарквиниев — был этрусского происхождения или из города Тарквинии, как

гласит легенда, или из Цере, где был недавно найден фамильный склеп

Тархнасов; даже вплетенное в легенду женское имя Танаквиль, или Танхвиль, —

не латинское, а, наоборот, очень употребительное в Этрурии. Но что касается

рассказа, будто Тарквиний был сыном одного грека, переселившегося из

Коринфа в Тарквинии и оттуда в качестве метека в Рим, то его нельзя назвать

ни историческим, ни легендарным, и в нем историческая связь событий не

только перепутана, но и совершенно оборвана. Из этой легенды едва ли можно

что-нибудь извлечь кроме того голого и в сущности вовсе безразличного

факта, что римский скипетр был под конец в руках царского рода тускского

происхождения; к этому выводу можно присовокупить только то, что это

господство одного человека тускского происхождения над Римом не должно быть

принимаемо ни в смысле владычества тусков или какой-либо одной тускской

общины над Римом, ни в смысле владычества Рима над южной Этрурией.

Действительно, ни одна из этих двух гипотез не имеет достаточных оснований;

история Тарквиниев разыгрывается в Лациуме, а не в Этрурии, которая,

сколько нам известно, не имела в течение всего царского периода никакого

существенного влияния на язык и обычаи римлян и вообще ничем не

препятствовала правильному развитию государства или латинского союза.

Причину таких пассивных отношений Этрурии к соседней латинской стране, по

всей вероятности, следует искать частью в борьбе этрусков с кельтами на

берегах По, через которую эти последние перешли, как кажется, лишь после

изгнания из Рима царей, частью в стремлении этрусской нации к мореплаванию

и к владычеству на морях и на приморском побережье, как это видно,

например, по их поселениям в Кампании; но об этом будет идти речь в

следующей главе.

Этрускское государственное устройство, точно так же как греческое и

латинское, было основано на общине, превратившейся в город. Но ранняя

наклонность этрусков к мореплаванию, торговле и промышленности создала у

них городской быт, как кажется, ранее, чем в остальной Италии; в греческих

исторических повествованиях город Цере упоминается ранее всех других

италийских городов. Напротив того, этруски были и менее способны и менее

склонны к военному делу, чем римляне и сабеллы; у них очень рано

встречается вовсе не италийский обычай употреблять в дело наемные войска.

Древнейшая организация этрусских общин, должно быть, имела в своих общих

чертах сходство с римской; там властвовали цари, или лукумоны, у которых

были такие же, как у римских царей, наружные знаки отличия, а потому,

вероятно, и такая же полнота власти; между знатью и простонародьем

существовала сильная вражда; за сходство родового строя ручается сходство в

системе собственных имен, только с тем различием, что происхождение с

материнской стороны имеет гораздо более значения у этрусков, чем в римском

праве. Союзная организация, как кажется, была очень слабой. Она обнимала не

всю нацию: этруски, жившие в северной части страны и в Кампании, составляли

отдельные союзы, так же как и общины собственно Этрурии; каждый из этих

союзов составлялся из двенадцати общин, которые имели одну метрополию

преимущественно для богослужения и главу союза или, вернее,

первосвященника, но в сущности были, кажется, равноправны и частью так

могущественны, что там не могла возникнуть ничья гегемония и не могла

развиться сильная центральная власть. Метрополией в собственно Этрурии были

Вольсинии; из ее остальных двенадцати городов нам известны по достоверным

преданиям только Перузия, Ветулоний, Вольци и Тарквинии. Но у этрусков так

же редко что-либо предпринималось сообща, как, наоборот, членами латинского

союза что-либо предпринималось порознь: война обыкновенно велась какой-

нибудь отдельной общиной, старавшейся привлечь к участию своих соседей, а

если в исключительных случаях сам союз предпринимал войну, то отдельные

города очень часто не принимали в ней никакого участия, короче сказать,

отсутствие сильной руководящей власти заметно в этрусских союзах еще более,

чем в других, схожих с ними италийских племенных союзах.

1. Ras-ennae с упомянутым далее родовым окончанием.

2. Сюда относятся надписи на церитских глиняных сосудах, как например:

minice uymamimauymara mlisiaeuipurenaie ueeraisieepanamine

uunastavhelefu или mi ramu uas kaiufinaia.

3. О том, как звучал бы теперь такой язык в наших ушах, можно составить

себе понятие по следующему началу большой перузской надписи: eulat

tanna larezl amevaxr lautn veluinase stiaafunas sleleucaru.

4. Так, например, в словах Maecenas, Porsena, Vivenna, Caecina,

Spurinna. Гласная в предпоследнем слоге была первоначально долгой, но

вследствие переноса ударение на начальный слог она часто укорачивается

или даже совершенно опускается. Так, например, рядом с Porsena мы

находим Porsena, рядом с Caecina — Ceicne.

Доклад по ИМЦ

Тема: Этруски

ученика 10 “А” класса

средней школы №8

Ишина Анатолия

Саратов 2001