От кризиса к стабилизации. Дальнейшая судьба реформ в России

От кризиса к стабилизации. Дальнейшая судьба реформ в России

По статье Г.Марченко “От кризиса к стабилизации. Дальнейшая судьба

реформ в России”.

Преобразования, происходящие в России на протяжении последних четырех

лет, дают уникальный материал для исследования и обобщения процессов

реформирования тоталитарного общества. В каком направлении, каким образом и

как скоро можно реформировать это общество, где лишь ничтожная часть людей

имеет ясное представление о возможной альтернативе? На какую социально-

экономическую модель и в какой мере можно ориентироваться России? Какими

методами осуществлять реформы? Как, наконец, выйти из состояния

перманентного реформирования и начать нормальную жизнь?

В каждой стране складывается определенная система взаимоотношений

государства И индивидуума, законодательно закрепленная в разделении роли и

функций государственных и общественных институтов. Наиболее выраженными

являются тоталитарная, патерналистская и либерально-консервативная модели.

В основе каждой из этих моделей лежит свое представление о благе человека,

народа, основанное на общественно признанном понимании идеи справедливости.

При тоталитарной модели государство осуществляет полный (тотальный)

контроль за всеми сферами экономики и самой жизнью каждого человека.

Справедливость здесь означает принудительное равенство людей V: заведомо

неравными способностями посредством низведения уровня жизни подавляющего

большинства членов общества до минимального. Это достигается посредством

монополии государства на рынке социальных услуг.

Патернализм основан на определенных обязательствах перед гражданами,

взятых на себя государством в результате общественного договора с

гражданами и представляющими их общественными институтами. В экономике

государство регулирует и финансирует наиболее общественно значимые секторы,

преимущественно в социальной сфере. Принцип справедливости при такой

системе основан на обеспечении достойного существования каждого члена

общества.

Либерализм в чистом виде предполагает ответственность индивидуума лишь

перед законом. Контроль государства над экономикой ограничен до

минимального общественно необходимого уровня.

В чистом виде первая модель существует, пожалуй, лишь в Северной Корее

и на Кубе, вторая — в Швеции и ФРГ, третья — в США. Однако в большинстве

национальных систем, как правило, присутствуют элементы различных моделей,

опосредованные уровнем экономического развития страны, политической

зрелостью и индивидуальными склонностями населения. Поэтому говорят о

существовании «японской» или «азиатской», «латиноамериканской»,

«китайской», «африканской» и других моделей развития, составленных, по

сути, из «кирпичиков» первых трех названных. Страны, в которых преобладают

черты патерналистской и либеральной моделей, принято называть

демократическими.

Цивилизованная смена общественной системы — болезненный и длительный

реформаторский процесс, в ряде случаев сопровождающийся революциями и

гражданскими войнами. «Плавность» его проведения зависит от готовности

общества к реформам, решимости и последовательности реформаторов,

продуманности шагов реформы, благоприятного внешнего окружения, а еще лучше

— поддержки реформ извне. Как показал послевоенный мировой опыт, этап

успешного реформирования тоталитарных систем проходили практически все

страны, потерпевшие военные поражения (ФРГ, Италия, Япония), пережившие

гражданские войны или глубокие внутренние кризисы (Испания, Южная Корея,

Чили). Реформы в этих странах, проводимые при поддержке ведущих

демократических держав мира, позволили не только избежать рецидивов

тоталитаризма и провести необходимые преобразования для последующего

вхождения национальных экономик в мировое хозяйство, но и укрепить

демократические институты в обществе, создать правовое государство. К

нашему сожалению, для воссоздания нормального стабильного демократического

общества этим странам понадобилось от 15 до 30 лет.

Среди бывших социалистических стран Польша и Венгрия уже подходят к

первому из этих временных рубежей, однако социально-экономическая

стабилизация в них пока не наступила, сохраняется опасность возврата к

тоталитарным (пусть и не в самом жестоком виде) формам правления. Что же

говорить о России, где, учитывая ее исторический опыт и недавнее прошлое,

все приходится реформировать буквально «на ощупь»!

Реформы в России, даже проводившиеся «во благо» народа (например,

отмена крепостного права), всегда насаждались властью, принуждавшей не

только народ, но и чиновничий аппарат к их проведению. И чем глубже и

масштабнее были реформы «сверху», тем к более противоречивым результатам

они в конечном счете приводили.

Современные реформы не стали исключением. По глубине преобразований

общества и методам осуществления их можно сравнить разве что лишь с

реформами Петра 1 и послереволюционными переменами в России.

Реформы Петра 1, проведенные в начале XVIII века, неоднозначно

оцениваются как его современниками, так и потомками. Во-первых, они

проводились спонтанно, хаотично, бессистемно, часто не доводились до конца.

Так, ни одна из трех попыток реформы местного самоуправления не была

реализована. Во-вторых, несмотря на безусловную результативность реформ

Петра в беспрецедентно быстром превращении России из рядовой страны,

находившейся на задворках Европы, в одну из мировых держав, отмечается

обнищание населения. К концу царствования каждый крестьянин и горожанин

платили в казну в три раза больше, чем в начале.

В результате, по данным П. Н. Милюкова, с 1680-го по 1710 год

население России в тех же границах уменьшилось на 20%. Множество людей

бежало в леса, на Дон, за Волгу, скрываясь от властей. Помимо известного

Стрелецкого бунта 1698 года, в течение всего периода царствования Петра в

стране неоднократно вспыхивали восстания. Хотя Петр дал России толчок к

развитию, импульс которого угас лишь спустя примерно 150 лет,

абсолютистский характер его реформ привел к углублению пропасти между

государством и народом, преодоление которой демократическим путем стало

невозможно и привело к социальным потрясениям нашего века.

Идеологизированное реформирование коммунистами всех сторон жизни

общества после 1917 года привело к созданию неестественной по экономическим

отношениям, воспроизводственной структуре территориальной организации

экономики, требовавшей для поступательного развития постоянного контроля со

стороны все разбухавшего государственного бюрократического аппарата. Любые

изменения в такой системе могли осуществляться только путем все тех же

принудительных реформ «сверху». Более того, каждый новый коммунистический

лидер страны, приходя к власти, считал своим долгом провозгласить свою

реформаторскую политику «новой метлы».

'

С точки зрения объективных возможностей в наиболее «благоприятном»

положении был Сталин при проведении коллективизации и индустриализации. В

его распоряжении были все четыре основных фактора, позволявших проводить

перманентную реформаторскую деятельность: тотальная система репрессий и

контроля, огромные и еще не истощенные запасы природных ресурсов,

относительно нетребовательная дешевая рабочая сила, иностранная помощь,

которые позволяли не взирать на внутреннее сопротивление общества и

неестественность предпринимаемых экономических мер. В этот период «каток»

коммунистического реформаторства прошелся не только по экономике, но и по

всему государственному устройству, по каждой нации и по каждой семье.

В дальнейшем возможности для осуществления реформаторских изменений

общества у каждого последующего лидера все больше сужались. После

нескольких «операций» по привлечению иностранной помощи и последующем ее

присвоении (экспроприация иностранной собственности после революции, разрыв

концессионных договоров в тридцатых годах, невыплата долгов по ленд-лизу)

действие этого фактора надолго прекратилось..

Хрущевская «оттепель» подорвала репрессивный фактор реформаторства, а

данное ему в этот период название «волюнтаризм», пожалуй, наиболее точно

отражает сущность феномена реформаторства «сверху».

Пожалуй, единственная со времен нэпа попытка придать реформаторству

экономическое обоснование и мотивацию, совпавшая, по-видимому, с

готовностью общества к реформам, была предпринята в середине 60-х годов.

Начиная с середины 70-х годов реформы были свернуты и началось нарастание

неустойчивости экономики за счет сверхэксплуатации природных ресурсов

(нефть, газ, золото). Что касается реформаторства политической системы и

государственного строя в этот период, то оно носило декоративный характер.

Настоящие реформы отторгались статичной системой, а для насильственного

реформаторства уже не было необходимого потенциала.

Последняя попытка повышения эффективности социалистической экономики в

традиционном русле насильственного реформаторства «сверху» просматривалась

в действиях Ю. Андропова.

На этапе перестройки был окончательно разрушен механизм реформаторства

по сталинскому образцу. Политика гласности и демократизации открыла людям

глаза на существующую систему сверхэксплуатации рабочей силы.

Реформирование партии в погоне за популярностью ослабило влияние КПСС в

обществе как основного проводника экономической реформаторской политики.

После того как был упущен благоприятный момент готовности общества для

реформ (1986—1989 годы), наступил период сокращения добычи истощающихся

природных ресурсов. Была разбазарена и вновь появившаяся западная помощь.

В сложившихся после распада СССР условиях проведение реформаторской

политики по традиционному сценарию «сверху» окончательно стало

бесперспективным вследствие отсутствия обеспечивавших ее факторов. Это

наглядно показал опыт российских реформ 1992—1995 годов.

Нет смысла приводить многочисленные примеры, иллюстрирующие социально-

экономическую ситуацию, которая наступила в России после пореформенного

четырехлетия. Суммарный спад промышленного производства в 1991—1995 годах

оказался глубже, чем в 1940—1942 годы. Сельские хозяйство натурализуется,

не выдерживая конкуренции с импортом низкокачественного продовольствия.

В ряде регионов России экономический спад приобрел обвальный характер.

Например, на Урале еще в конце 80-х годов спад промышленного производства

достигал 15—20% от максимального уровня, а в последние годы этот процесс

усилился. Большинство наиболее промышленно развитых уральских регионов, по

результатам за 1991—1995 годы, отличались наибольшим уровнем спада и

усилением его темпов в 1994—1995 годах. «Депрессивная волна» в 1994 году

достигла машиностроения и легкой промышленности региона: величина падения

физического объема производства в машиностроении и металлообработке

составила от 36% (в Тюменской области) до 59% (в Удмуртской Республике), а

в легкой промышленности — от 31% (в Свердловской области) до 69% (в

Оренбургской области). В 1995 году — глубокий кризис сельского хозяйства и

пищевой промышленности, признаки которого наметились ранее. А ведь еще в

начале 1993 года глава администрации Свердловской области Э. Россель с

надеждой говорил о прекращении спада и начале стабилизации в промышленности

области.

Продолжается стремительное падение реальных доходов населения России.

Хотя объем промышленного производства за девять месяцев 1995 года по

сравнению с тем же периодом прошлого года уменьшился всего на 3%, реальные

доходы населения вновь, как и в прошлые годы, сократились еще на 12%. Во

многих регионах люди не получают зарплату по три-четыре месяца. Так

называемая «ваучерная приватизация» и акционирование не привели ни к

увеличению производства, ни к сокращению безработицы, ни к крупным

инвестициям, ни к появлению новых источников дохода у широких слоев

россиян.

Российский экспорт в этом году вырос более чем на треть, в основном за

счет увеличения поставок нефти и газа. В то время как в некоторых районах

Ростовской, Волгоградской, Саратовской и других областей давление газа в

коммунальных сетях упало настолько, что люди уже не в состоянии готовить

себе пищу, европейские страны, в течение десятилетий получая российский

неочищенный газ, использовали его в качестве сырья для химической

промышленности и получали прибыль, в несколько раз превышающую затраты на

покупку и транспортировку газа.

Ежегодный объем иностранных инвестиций в российскую экономику не

превышает 1 млрд. долларов, в то время как от 10 до 30 млрд. долларов,

принадлежащих российским компаниям и частным лицам, остаются в зарубежных

банках. Общая же сумма российской валюты, находящейся в зарубежных банках,

составляет, по различным оценкам, от 100 до 200 млрд. долларов при том, что

сумма внешнего государственного долга приближается к 130 млрд.

В итоге по объему валового внутреннего продукта (ВВП) Россия оказалась

на десятом месте в мире после Бразилии, а достичь душевых показателей

производства ВВП ведущих стран мира можно будет только упорным трудом

нескольких поколений россиян. И тут уже не до «мытья сапог» в Индийском

океане...

Попытка же консолидировать общество и отвлечь народ от насущных

жизненных проблем традиционным путем поиска (вернее, создания) «врага

внутреннего» в Чечне лишь показала экономическую и военную слабость

государства и политическую самонадеянность тех, кто стоит у его руля.

Выдающийся мыслитель русского зарубежья И. Ильин писал в конце 40-х

годов, предрекая скорый крах большевизма, о том, что Россия после

большевиков возродится как демократическое государство и еще более окрепнет

экономически буквально в считанные годы. Но вот большевизм начал десять лет

назад расшатываться, разваливаться и наконец рухнул, приведя к результатам,

пока прямо противоположным предсказаниям И. Ильина.

Кажущаяся простота и ожидаемая легкость реформ «сверху» обернулись

необходимостью проведения глубоких государственных и экономических

преобразований общества. Еще в начале реформ правительству пеняли лишь на

неправильную очередность мероприятий сначала разгосударствление и

приватизация, а затем уж либерализация цен. Теперь же стало ясно, что

практически заново нужно создавать Российское государство.

В экономике речь уже не идет о превращении негибкой и неустойчивой

государственной экономики в рыночную — динамичную, способную к саморазвитию

и самоадаптации. Задача гораздо скромней и трагичней — сохранить на

восстанавливаемом уровне материальную и технологическую основу экономики.

Необходимо обеспечить людей работой, своевременно выплачивать зарплату,

предотвратить обнищание основной массы населения.

Почему же И. Ильин, обычно точный в своих оценках и суждениях, ошибся

и вопреки его ожиданиям кризис, переживаемый сейчас Россией, оказался

глубже и продолжительнее? Ведь те же самые процессы реформирования в

большинстве восточноевропейских стран да и в странах Балтии уже начали

приносить реальные результаты, выражающиеся в росте производства и

постепенном повышении жизненного уровня населения? В чем же причина

неудачи. Только ли в реформаторах, а может быть, и в некоторой степени в

самих реформируемых?

Сразу же напрашивается ответ, что дело тут в степени деформированности

производственных отношений. Дескать, в Польше, например, оставалась частная

собственность на землю, в ГДР и Венгрии были частная торговля и

домовладения и так далее. И это верно, но лишь отчасти. Однако если, как

говорится, копнуть поглубже, то за быстрой результативностью реформ там

стоит также и высокая степень психологической готовности населения к

преобразованиям.

Авторы последней попытки реформаторства «сверху» объясняли поспешность

действий желанием использовать сложившуюся после путча благоприятную

политическую ситуацию. Но они неожиданно натолкнулись на принципиальную

неготовность большинства населения к реформам либерального толка. В чем

причина такой неготовности? Ведь большинство народа хотело перемен,

поддерживало реформаторов!

При реализации так называемой либеральной концепции преобразований,

включающей той или иной степени тяжести «шоковую терапию», человек

становится подобен брошенному в воду и не умеющему плавать. Но мало просто

бросить человека в воду, чтобы он сам научился плавать. Большинству же надо

показать правильные движения и ближайшую «землю», цель, куда плыть. Этого

реформаторы не учли.

Кроме того, психологическая готовность населения к рыночным реформам,

к возврату к «нормальной жизни» в странах с нарушением «естественного хода

истории» происходит тем легче, чем меньше был период «ненормального»

развития и чем больше доля людей, обладающих хоть в небольшой мере

«старыми» культурными навыками.

Каждой социально-экономической системе присущи свои культурные отличия

в жизненных принципах, привычках в быту, общении людей, отношении их к

труду, профессиональных навыках, в правилах поведения в обществе и трудовом

коллективе и т. п. Эти черты формируются в людях тем сильнее, чем дольше

они находятся в данной среде, и частично передаются следующему поколению в

процессе его воспитания. Именно эти устойчивые черты и являются в

значительной степени основой так называемого «консерватизма».

В каждый момент времени такими навыками (или их отголосками) владеют

как минимум два поколения: те, кто сам жил при «нормальной жизни», и уже в

значительно меньшей степени их дети, воспитанные родителями на собственном

опыте. Уже для третьего поколения все эти рассказы о жизни «при Николае»

(Бенеше, Пилсудском, Ульманисе и др.) становятся лишь историческими

легендами.

По нашим подсчетам, к началу 50-х годов в России после 30-лет

господства социализма еще около половины составляло население, практически

не нуждавшееся в психологической адаптации к рыночной экономике, в

восточноевропейских странах конца 80-х — начала 90-х годов после 45—50 лет

«народной демократии» — более трети, а в России 1992 года после 75 лет его

практически не осталось. Включая самих реформаторов. В такой ситуации и

нельзя было ожидать постоянного, поступательного хода реформ. Откаты,

возвраты, переделки уже сделанного и изменение курса реформ, по-видимому,

неизбежны. Так и получилось.

Российскую политическую жизнь последнего пятилетия можно разделить на

три основных этапа, в зависимости от смены доминанты общественных

настроений и поведения правящей элиты.

Победы на президентских выборах 1990 года, а затем в ходе

августовского путча были одержаны Б. Н. Ельциным под флагом демократических

перемен в обществе, необходимости его реформирования. Эти же настроения

преобладали и в основной массе населения, что обеспечило молчаливую

поддержу президенту в развале СССР и на первых этапах экономической

Страницы: 1, 2